7.

Были мы в Префектуре. Нет, ну это потрясающе просто. Как же сложно поверить, что в мире столько идиотов. Ведь всех же ещё в начальных классах учат, так или иначе, отслеживать причинно-следственные связи. Даже, если не заходит. Даже, если не получается. Даже, если оставляют на второй год. А я, кстати, учился с чуваком, который просидел в девятом классе три раза. Он, разумеется, был гораздо больше и старше всех нас, но так и не понял, почему его все игнорируют. В первый год он ликовал и наслаждался своей силой, пиная «слабаков». Во-второй – он пинал «мелюзгу». А в третий, когда я познакомился с ним (фамилия ему была Плесовских), слыл уже полным ничтожеством. Гопники – существа стайные. Но вся его стая ушла в ГПТУ, а Плесовских остался один. Его уже никто не боялся, а он никого не пинал. Он очень хотел обратно в стаю. Но всем было плевать.

Короче, мы были в Префектуре. Получали документы на новорождённую дочь. Вообще-то, во Франции нужно быть очень аккуратным с русской речью. Это вам здесь не пушту и даже не фарси. Русский можно услышать почти везде. Это не тайный язык, на котором удобно ляпать всякие глупости, мол, кто его здесь понимает (?). Каждый день я слышу русскую речь. И это не только русскоговорящие украинцы, которых тут не так, чтобы очень много. Армяне на детской площадке, Азербайджанцы на другой детской площадке, женщина из Харькова в магазине, семья из Чернигова в трамвае, болгарин в общаге, пьяные молдавские рабочие в поезде, болгары в автосервисе… Да и некоторые французы зачем-то знают русский. Мне даже стыдно. В смысле, я учу их язык, конечно, но медленно. Чертовски медленно. А они уже.

Так вот, были мы в Префектуре. Получали документы. В очереди с нами оказались две весёлые тучные женщины с характерным для Японии, Якутии, Бурятии, Китая, Удмуртии, Монголии, Казахстана, Кореи, Чукотки и всего многоликого Востока строением глаз. Мы вежливо, как это принято во французской цивилизации, побунжуркались, и сели рядом. На табло выпал наш «номерок», и мы прошли к окошку. Тут я снова отвлекусь от основного сюжета, потому что во Франции катастрофически мало красивых женщин. Иногда Полина спрашивает меня, мол, как тебе, скажем, вот эта или вон та? И когда я-таки одобрительно киваю, она говорит, что, да, мол, по местным меркам сойдёт, но вот в Москве я бы, дескать, на такую даже не взглянула. И это она ещё в Киеве не была! Несчастная моя жёнушка.

Итак, в Префектуре. Подсели мы к окошку, а там красота беловолосая, зеленоглазая, ангелоликая, тонкорукая, в шарфе и серьгах, неописуемая, в общем-то. Добра, как Фрекен Бок и бесит, как Мерри Поппинс. Знает, сучка, что вынуждена дарить всем свою красоту бесплатно, оттого злится, но виду старается не давать. Носить паранджу – религия не позволяет. По-английски говорит херово, как я, а других языков, кроме родного Французского, не знает. Вот тут Полина и решила обсудить со мной этот экзистенциальный феномен вечной дружбы красоты и сучества. Полина тоже далеко не уродина, поэтому спорить я не стал. Обсудили. Громко. Никого не стесняясь. А зря. Нестор вдруг произнёс слово «мамочка» (он любит уменьшать и ласкать) – а две весёлые тучные тётки, с восточными глазами, весело засмеялись и тоже сказали «мамочка», мол, какой прекрасный малыш, как он любит эту самую свою мамочку. Короче, понятно, что добрые тёти и по-русски размовляют, и весь наш разговор не просто слышали, а очень хорошо поняли. Мне смешно, Полине неловко, тётям вообще похер. Ладно, говорю, не переживай, ничего такого уж откровенно ужасного мы не сделали. Вели дискуссию прилично, херами никого не крыли, и вообще матом не ругались сверх меры.

В итоге, наша красотка надменно выдала нам какую-то красную бумажку, и мы отправились в соседний зал, чтобы вручить её уже совершенно обычной женщине в другом окошке. Я кивнул восточным тётенькам, сказал «аревуар», они ответили «до свидания», и мы таким образом распрощались. А дальше случилось чудо. Появился Плесовских. Шучу. Ну, почти. Короче, в этом соседнем зале был мужик. Он услышал наш разговор, и что-то сказал нам по-русски. Я спрашиваю: «Вы откуда?». А он отвечает так тихо, что я переспрашиваю. Он полушёпотом: «Из России я. Но вы мне, как братья». Ну, я не стал над ним издеваться, говорю, мол, вы не переживайте, мы тоже из России. Он подскочил на стуле сантиметров на двадцать, спрашивает (уже нормальным голосом): «В натуре? А откуда конкретно?». Прямо видно, как на него накатило облегчение, что не нужно ни за что оправдываться, и мямлить какую-нибудь ахинею. Мне как-то сразу стало понятно, что он дурак, а от дураков я стараюсь держаться подальше. Поэтому я взял Нестора и отправился бродить по залу, показывая ему всякие настенные картинки, а заодно тренируясь переводить сообщения. Поняв, что разговора со мной не выйдет, «Плесовских» переключился на Полину, а она как раз присела отдохнуть. Удобная жертва, в общем. Зал небольшой, поэтому я слышал весь его спич, разумеется. Вот его содержательная часть:

«А я вот домой собрался. Что? Да, в Россию. Здесь? Давно уже. Очень давно (вздыхает). Пять лет. По здоровью приехал. А теперь вот домой. Почему? Ностальгия замучила. Друзья все там, родственники. Не могу я так больше. Пусть меня там в тюрьму посадят или убьют, но я всё равно поеду. Нет, про французов плохого не скажу. Вылечили меня хорошо. Всё мне дали, и квартиру, и деньги, но не могу. На рыбалку хочу. Здесь, конечно, тоже можно, но это не то. Нужно с друзьями, чтобы водки выпить как следует, подраться даже. Да, а что? Скучаю по всему этому. Здесь же дети совершенно другие. Вы их видели? Они даже не дерутся. Мы в детстве из рогаток по поездам стреляли, стёкла били… а эти… другие они, в общем. Вежливые какие-то, вообще не дерутся. Интересы у них другие совсем. Ну, разве это детство? Я вот паспорт потерял. Пришёл за справкой, чтобы новый делать. И всё. И домой».

Он, наверное, ещё долго бы рассказывал, как в загнивающей Франции, где такая прекрасная медицина, образование и бесплатное социальное жильё, люди слишком воспитаны и цивилизованы для «нормального» с ними общения, но тут появились сотрудники Префектуры и повели его куда-то за справкой. Он на отличном (насколько я могу судить) французском начал быстро объяснять им, как попал в такое положение. Пердю, говорит, потерял, мол.

Полина посмотрела ему в след и говорит: «Слушай, ну если такой дурак так выучил язык за пять лет, то у нас с тобой очень неплохие шансы здесь освоиться». «Да – соглашаюсь – место неплохое, а совсем скоро тут будет на одного идиота меньше. Жить можно». На том и порешили. Получили документы и отправились домой. В нашем доме, в холле у лифта, как это часто бывает, играли местные дети от восьми до четырнадцати лет примерно. Увидев нас, как бывает всегда, когда мы встречаемся им в таком составе, они, бросив все дела, побежали нам навстречу. Девочка-подросток открыла перед нами тяжёлую внешнюю дверь, мальчик помладше распахнул внутреннюю (двери стеклянные, разумеется), а самый мелкий дотянулся до кнопки лифта, чтобы мы не утруждались его вызовом. Да, подумал я, ну разве это детство? Все стёкла целы и ни одной рогатки. А меня ведь в школе били на каждой перемене. Как же они здесь без всего этого? Несчастные цивилизованные люди.