четверг, 30 декабря 2010 г.

А.П. Нуль. Дневник. День первый.


Решение опубликовать этот дневник, автором которого является Александр Петрович Нуль, пришло далеко не сразу. Для начала мы были вынуждены выспаться и как следует позавтракать. Но дело стоило затраченных усилий, и теперь  публика сможет насладиться чтением этого во всех смыслах замечательного произведения, рождённого в удивительном мозгу шизофреника, и выброшенного в мусоропровод его сиделкой, хотя ей трижды было говорено этого не делать. Безумный Мир, в который мы попадаем благодаря автору, сам по себе уже является произведением искусства, ибо содержит в себе массу различных слоёв. Произведение привлекает многим, начиная от захватывающего сюжета, и заканчивая глубокими философскими сентенциями, такими как, например, притча о человеке, который не знал о своём существовании, и поэтому вовремя не прибарахлился. Выдержки из дневника мы планируем публиковать маленькими фрагментами, чтобы растянуть удовольствие, и дать вам возможность осмыслить прочитанное.

Дорогой дневник (шутка ли, 700 рублей!), мой психотерапевт считает, что ты поможешь мне выбраться из закоулков того вымышленного мира, в котором мне приходится жить, как минимум, с прошлого четверга. Впрочем, на это я ему возразил, что он может особо не выпендриваться, ибо сам является вымышленным персонажем, потому что естественно никакого психотерапевта у меня никогда не было и нет. По-моему, он не очень-то расстроился, хотя говорят, что с тех пор он сильно запил. Впрочем, конечно, никто этого на самом деле не говорил.

Сегодня я так и не решился выйти на улицу, хотя только под вечер понял, что это было не сегодня, а вчера. За окном весь день шел дождь, и кричали вороны. Сначала мне показалось, что я разбираю их речь, но потом выяснилось, что я разобрал старый радиоприёмник. Вытащив из него проволоку, я начал делать ёлочные украшения. Скоро Новый Год, и у меня до сих пор нет новой ёлки, а старая совсем осыпалась еще в июне.

Мне уже тридцать лет, а я так ничего и не добился, кроме того, что соседи больше не дают мне взаймы, и проветривают комнату каждый раз, когда я от них ухожу.  К друзьям же за деньгами обращаться бессмысленно, так как я уже не помню, который из них настоящий, а который герой одной моей ранней пьесы – Мыльников Максим. К слову, дружба, как и любовь, вещь совершенно непостоянная. Или, напротив, постоянная? Сейчас уже точно и не скажешь. Впрочем, как и сейчас. И сейчас. Да и сейчас, пожалуй, тоже.

Доктор посоветовал мне не нервничать, поэтому сегодня я постараюсь не препираться хотя бы с дворником. Хотя, возможно, это был никакой не доктор, а сам дворник. Не уверен. Настроение сегодня хорошее, и давление в норме. Осталось только найти второй носок.

среда, 29 декабря 2010 г.

11. ПВС. Новый Год.


«Новогоднее настроение», «дух Рождества» или, как это ещё называют – «двухфазные дисперсные системы» (последнее, впрочем, неверно), – термины знакомые всем с детства. Возможно, это и не так, но в чём я точно уверен, так это в том, что Новый Год, представлявшийся мне когда-то грандиозным и удивительным праздником, стал со временем просто заурядным поводом как следует повеселиться, иногда даже и за чужой счёт!

Что слухи о существовании Деда Мороза, мягко говоря, преувеличены, я узнал, когда мне было семь лет. Помню, я по традиции лежал под ёлкой в ожидании Новогоднего Чуда, когда мой собственный вполне реальный дед посмотрел на меня как Эдвин Хаббл на потомственного астролога – с жалостью и недоумением – и тихо, чтобы не услышала мама, произнёс:
– Тебе врут. Деда Мороза нет. 
– Нет, есть! – Горячо возразил я.
– Ну, смотри. Тебе жить. – Ответил дед и положил ещё одну ложку сметаны в тарелку с борщом.
Всё. Дело было сделано. Я начал сомневаться. И хотя в пользу существования Деда Мороза говорило неожиданное появление подарков под ёлкой и замысловатые узоры на окнах – свидетельские показания моего деда нельзя было не принять всерьёз.
– Откуда же тогда узоры? – спросил я ехидно.
– Это обычный эффект кристаллизации конденсированной влаги, – попытался разъяснить мне дед.
– А подарки кто кладёт? – не сдавался я, уже, впрочем, предчувствуя беду.
– Я, – коротко ответил дед и принялся за котлеты.

Скорее всего, именно тогда во мне и обнаружилась неудержимая тяга к кулинарии, а так же способность безоговорочно доверять людям, одновременно подвергая сомнению и острой критике всё, во что они верят. Словом, с «уходом» Деда Мороза, Новый Год стал чем-то напоминать прекрасного белого лебедя, который неожиданно превратился в другого белого лебедя, но на двадцать рублей дешевле.

Со временем так называемое Новогоднее Настроение стало посещать меня всё реже, пока однажды вместо него на пороге не появились соседи с просьбой не шуметь и вести себя прилично. Тогда мне пришлось покинуть родной дом и, что называется, выйти на улицы.

На улице стояла такая огромная ёлка, что макушка её скрывалась в облаках. Эта ёлка появилась на центральной площади, на несколько дней загородив собой жестяную статую Вождя, и весело светилась лампочками, носящими его имя. Вокруг ёлки под оглушительные звуки музыки танцевали пьяные люди. Я сразу понял, что мне с ними по пути. Я тоже сделался пьяным и стал танцевать, стараясь, буквально, втереться в доверие к симпатичным (впрочем, как и ко всем остальным) девчонкам. Когда я проснулся утром, мне было так плохо, что я поклялся более никогда не пить шампанское и пожертвовать Гринпис две фланелевые рубашки. От последнего, правда, мне позже пришлось отказаться, сославшись на похмельную горячку, впрочем, как и от первого.

Шли годы; летело время; с чудовищной скоростью (как убедительно доказал вышеупомянутый гражданин Хаббл) расширялась вселенная; чёрные дыры, неохотно испаряясь, поглощали материю; взрывались сверхновые; в недрах звёзд синтезировались тяжёлые ядра. Холодная война сошла на нет; дядя Жора утонул, провалившись под лёд; а талоны на хлеб наконец-то отменили. Словом, все шло своим чередом, и я до сих пор не усматриваю никаких нарушений в пространственно-временном континууме, всё же ставших причиной исчезновения всего чудесного и удивительного из числа обязательных атрибутов Новогоднего Праздника.

Если вы не планируете покупку подержанных «жигулей» – могу сделать вывод, что факты для вас кое-что да значат. А неоспоримым фактом является то, что ни один взрослый человек не станет весь день лежать на ковре в гостиной, глядя на разряженную ёлку в ожидании спонтанного появления коробки с коньками «Сальва», если конечно в его диагнозе не фигурирует фамилия доктора Дауна или, скажем, Альцгеймера.  А ведь, возможно, что именно в этом и заключается всё дело! То есть не в докторах, конечно, и не в диагнозах; а в неких ритуалах, соблюдение которых и гарантирует возникновение Новогоднего Чуда!

Возьмём, к примеру, ёлку. Сейчас, чтобы раздобыть это ритуальное хвойное растение нужно всего ничего. А именно: ноги, руки и деньги. Впрочем, можно обойтись и без всего этого, если вы имеете добросовестную сиделку, которая упомянута в завещании как наследница вашей пятикомнатной квартиры на Сивцевом Вражке. Но было время, когда дела обстояли иначе.

Чтобы раздобыть ёлку, нужно было постараться. Для этого стоило иметь лучшего друга, топор и бутылочку контрабандного спирта. Потом следовало выйти из города, пересечь железнодорожные пути, углубиться в лес, выпить спирт, преодолеть три-четыре километра до ельника, после чего обнаружить, что топор остался дома, а друг больше не хочет тащить вас по твёрдому насту за отвороты ляпёрдовой шубки. Тогда можно доползти до города и сходить на дискотеку. На следующий же день необходимо, дождавшись темноты, прийти на школьный двор, в трёхстах метрах от дома, залезть на единственную растущую там ель и отрубить у ней макушку. Дальше – фанфары, цветы и вечная слава! Охотник вернулся с добычей! Ставим полученную ёлку в ведро, и присыпаем влажным песочком. Достаём серебристых бабочек, стеклянных зайцев заодно с зеркальными шарами и смешными самодельными гирляндами, украшаем ёлку всем этим добром и наслаждаемся полученным эффектом. Впереди нас ждут: оливье, селёдка под шубой, торт, игристое вино, новогодний «Огонёк» и разрешение гулять до утра!

Кроме добычи ёлки, существовал и ещё один ритуал. За неделю до Нового Года мы с братом (который появился на свет шестью годами позже меня, притом опоздав на завтрак) каждый год открывали так называемую Новогоднюю Мастерскую! Для этого мы устилали стол газетами, наливали себе чаю и приступали к изготовлению всевозможных новогодних игрушек, используя знания, почерпнутые из журнала «Мурзилка».  Все самые больные фантазии, рождённые сотрудниками этого журнала и одобренные главным редактором, обретали форму на нашем чудесном верстаке. Так, например, свет увидели гирлянды, выполненные в виде держащихся за руки коровок; зелёный снеговик, послуживший, видимо, прототипом Халка и бесконечное количество небезызвестных бумажных фонариков, которые загорались лишь в том случае, если их удавалось бросить в костёр. В общем, за неделю мы успевали произвести много различного барахла, и наступление долгожданного торжества воспринималось нами как заслуженная награда за труды. Помимо всего этого, существовали ещё и школьные каникулы, которые буквально подпадали под описание рая, при условии что там наступила зима, и можно с утра до вечера кататься на санках и есть снег.

Всё это, разумеется, в прошлом. Деда Мороза нет, и, в отличие от Детской Юношеской Спортивной Школы на улице Рябочкина, никогда не существовало. Коньки мне пришлось покупать самому, поскольку чудо так и не произошло, а купон на скидку нужно было использовать в течение трёх дней. Новогодняя Мастерская по-прежнему закрыта. Мне почему-то представляется, что пыльные окна её заколочены, а на двери красуется табличка: «Пионерская Дружина имени Олега Кошевого – ваш верный…» – далее неразборчиво. Словом, можно констатировать или резюмировать (это зависит оттого, что на вас надето), что Новый Год растерял-таки почти все свои волшебные качества, за исключением настолько маленького кусочка,  что тот легко поместится в спичечный коробок, даже если вы забудете вынуть оттуда спички.

Но делать нечего. Как сказал однажды почётный донор органов, будем жить с тем, что осталось! В конце концов, после того как наш мир покинул Гендальф с эльфами и Беггинсами, судьба Средиземья оказалась в наших руках! И кто, если не мы (люди), в Новогоднюю Ночь поднимет бокалы с пенным шампанским, чтобы под бой удивительного устройства англичанина Христофора Головея вновь ощутить близость долгожданного и неизбежного Новогоднего Чуда! Впрочем, я знаю одного человека с Клина, который сделает это вместо вас за небольшую плату, если вы по какой-то причине всё же не сможете присутствовать.

пятница, 26 ноября 2010 г.

10. ПВС. Непсовая охота.



Ной был великим человеком, что бы там ни утверждали паразитологи, крысоловы и дезинсекторы. Построив свой Ковчег и заселив его под завязку всевозможной живностью, он показал нам пример истинной толерантности и незаурядного инженерного мастерства! Окружив себя в столь замкнутом пространстве тиграми, шакалами, коровами, муравьями, скунсами, змеями, котами и в особенности енотами, Ной преподал всем нам важнейший урок! Впрочем, сейчас я уже не припомню какой именно.

Так или иначе все мы, не исключая и самых несимпатичных представителей животного мира, должны сказать спасибо нашему древнему благодетелю за проявленную им неразборчивость при формировании экипажа и подборе пассажиров первого в истории человечества спасательного судна. Ведь именно благодаря этой неразборчивости нам с вами известно такое явление, как енотовая охота. И к слову нужно сказать, что мой дед, будучи профессиональным военным, как никто другой знал в подобной охоте толк. Но, несмотря на всё это, вовсе не изобретательности Ноя, не охотничьим достижениям своего достославного деда и уж тем более не хитроумному племени енотов, хотел бы я посвятить этот рассказ. Вместо этого я посвящаю его одному Очень Большому Сибирскому Коту, с которым мне так и не суждено было познакомиться.

Стоял один из тех летних дней, которые в местах, откуда я родом, и поныне принято называть прекрасными. Сверху припекало жизнерадостное солнышко, снизу тянула к небу свои коренастые веточки (простите за каламбур) картошка. Я стоял у ворот и, глядя по сторонам, с профессиональной точностью пытался определить, насколько же наш мир добр, справедлив и уютен. За правым моим плечом паслась упитанная корова, за левым – коза. В моей голове роился сонм превосходных идей и планов на предстоящий вечер. Словом, это было то самое благословенное время, когда Жизнь смотрела в мои честные голубые глаза, почитая дурным тоном демонстрировать мне свою сутулую спину. А между тем через поле ко мне уже шёл мужик.

При ближайшем рассмотрении любой житель нашей деревни мог бы узнать в этом мужике моего соседа Дядю Колю, что я и сделал буквально не сходя с места. Дядя Коля был по обыкновению невысок и немногословен. Он скупо осведомился у меня относительно местоположения своего Очень Большого Сибирского Кота и, не получив от меня никакой информации на этот счёт, не солоно хлебавши удалился со словами: «Странно, вторые сутки нет». Именно тогда я впервые и услышал о герое этого рассказа. Помнится, я подумал, что Дядя Коля не в себе, ведь в нашей деревне отродясь не водилось ни одного кота.

Действительно, в нашей деревне (тире) дачном посёлке отродясь не водилось ни одного кота. Что было тому причиной, до сих пор неизвестно. Помню, как некоторые смельчаки из числа моих друзей выдвигали удивительные теории о спонтанных кошачьих мутациях, превративших когда-то всех самцов в самок; о пришельцах, похищавших котов с целью вступления с ними в контакт. Наконец, о первом тайном феминистском кошачьем обществе, результатом деятельности которого стала экстрадиция всех котов в соседнюю деревню. Всё это вполне вероятно, но так или иначе над нашим уютным поселением, состоявшим в то время из пяти с половиной домов, подобно грозовой туче нависла серьёзная «демографическая» проблема, которая и заставила в итоге Дядю Колю выписать из Ленинграда Очень Большого Сибирского Кота.

Представляю, как это было. Кот, конечно, ехать никуда не хотел. Он проникновенно мяукал и сопротивлялся всеми лапами, когда его засовывали в специальную клетку. После этого он испуганно озирался по сторонам, когда его долго везли на автобусе, потом ещё дольше – в метро. И в награду за все эти мучения ему предстояло провести одиннадцать часов на верхней полке плацкартного вагона. Короче, по приезде Очень Большому Сибирскому Коту потребовалось несколько долгих часов, чтобы наконец, прийти в себя и вылакать-таки миску молока, заботливо надоенного специально для него. Кот сыто облизался, оглядел свои владения, и подумал было, что так жить, пожалуй, можно. А потом он вышел на охоту. Но он, конечно же, не мог предположить, что на окраине деревни найдётся ещё один бесстрашный охотник. На кого предпочитал охотиться Очень Большой Сибирский Кот, осталось тайной. Но мой дед… мой дед охотился на енотов.

Подробности этой истории, как, впрочем, и сама история, стали известны мне лишь спустя много лет. Дядя Коля до сих пор ничего не знает о случившемся, и я рад, что в нашем посёлке и поныне нет ни только интернета, но даже и электричества. А дело было примерно так.

Моя бабушка мыла посуду напевая легкомысленный романс, когда дверь нашей дачи с грохотом распахнулась, и на пороге, бешено вращая белками, возник взбудораженный дед.
– Люда, – сказал он заговорщицким шёпотом – где ружьё?!
-- Где обычно – ответила оторопевшая бабушка, и, подождав пока щелкнут взведённые курки, поинтересовалась – кто?
-- Енот – по-военному коротко ответил дед, молодецки спрыгнул с крыльца, и исчез в ольховых зарослях.
Бабушка же присела на трёхногий табурет, и стала ждать. Подобное ожидание было для неё делом вполне привычным, так как наш огород неоднократно подвергался атакам кабанов, лосей и гигантских ворон. Прозвучал одинокий сухой выстрел, ибо мой дед всегда руководствовался одиозным правилом: «один выстрел – один труп». Но триумфальному возвращению охотника с добычей суждено было состояться не в этот раз.
-- Ну, что? – спросила бабушка, когда дед вошёл в дом.
-- Кот, – по-военному коротко ответил дед, и повесил ружьё на место.

Кому-то суждено прожить долгую спокойную жизнь без излишних восторгов и великих трагедий; кому-то назначено сгореть во цвете лет, неожиданно вспыхнув как сверхновая звезда. Кто-то предпочтёт радоваться каждому новому дню, как первому дню всей оставшейся жизни; кто-то будет жить так, будто каждый день – последний. Первые летние каникулы Очень Большого Сибирского Кота закончились достаточно внезапно, чтобы считать его по-настоящему яркой личностью. И пускай тот енот, что научился так умело сталкивать друг с другом своих противников не вылезая из норы, до самого конца влачит унылое существование, каждый вечер возвращаясь в убогое жилище к постылой своей жене, – никто не вспомнит о нём, когда он станет пищей для репейника.

И хотя у Очень Большого Сибирского Кота было не шибко много времени на знакомство с местными кошками, ради которых ему пришлось в такой спешке покидать родной Ленинград, милые дамы из кошачьего сообщества, по всей видимости, до сих пор хранят ему верность. Иначе я ничем не могу объяснить тот факт, что с тех пор в нашей деревне так и не появилось ни одного существа, которое, не беря грех на душу, можно было бы назвать котом. И я уверен, что встретив Очень Большого Сибирского Кота у врат рая, Ной не спутал его с каким-нибудь енотом, и пропустил-таки внутрь.

пятница, 5 ноября 2010 г.

Terra Paterna


Что общего между участием в съёмке клипа, лужением медных контактов и разведкой нефтяного месторождения? Как человек, многое повидавший, а ещё больше переживший, ответственно могу заявить, что не знаю. Скажу только, что съёмки – дело хлопотное, почти как уничтожение Тридцатого в фильме «Тридцатого уничтожить». Но все же, если предложение друзей сняться в том или ином клипе заставит вас задуматься обо всех плюсах и минусах такого времяпрепровождения, помните, что, во-первых, это красиво – и прилагаемый фотоматериал является лишь бледным и неубедительным тому подтверждением.


Когда мне позвонил Костя Эрнст, я очень удивился. Я был так шокирован, что мне показалось, будто это звонит мой друг Стасик. Через минуту разговора я понял, что это действительно Стас, и что мои туманные планы на ближайший уик-энд наконец-то обрели форму, и форма эта, как видно по фотографиям, относится ко времени первой мировой войны.


А случилось так, что Стас написал книгу. Сейчас я стану перечислять некоторые факты, только вы не вздумайте искать между ними связь – можете ненароком щёлкнуть. Так вот, когда-то случилась первая мировая война. Потом родилась Джоан Роулинг. Спустя некоторое время Стас написал книгу. Потом он попросил Петю написать песню, и Петя её написал, но злые люди песню украли.  Тогда Стас попросил снова. И в третий раз (хотя, на самом деле во второй) Петя написал песню. Потом стемнело. А закончилось всё тем, что были приглашены: режиссёр (Наташа Иванова), актёры (Жанлуиджи и Ника), съёмочная бригада и, наконец, массовка, роль которой и исполнили мы: ваш не шибко покорный слуга, Саша Никульшин, Илья Иванкин, Алёша Рюмин и сам Стас.


Ещё накануне Никульшин заявил, что намерен во что бы то не стало, меня переблистать. С чувством глубокого самоуважения должен признать, что ему это удалось лишь благодаря стечению удивительных обстоятельств и реализации маловероятностей. Так, например, Сергей Юрский, по замыслу сценаристов обязанный проиграть мне рукопашную схватку на общем плане, на съёмку не явился,  зато прибежал какой-то хмырь, измазал мне лицо сажей, украл мой офицерский ремень и скрылся в направлении Нахабино. Задуманная же постельная сцена, в которой мне отводилась далеко не последняя роль подсматривающего в замочную скважину портье, в последний момент была отменена сценаристами. Вместо этого решили крупным планом снять написанную Стасом книгу, страницы которой развевает беспокойный ветер войны.


Я очень надеюсь, что сейчас клип проходит стадию монтажа, и скоро мы увидим его во всей красе, тем более что Наташа не является ярой последовательницей Алексея Юрьевича Германа, который, как известно, монтирует отснятый материал до тех пор, пока киноплёнка не начинает рассыпаться в его руках от износа. Словом, я поздравляю всех нас с дебютом, и желаю нам Оскаров, Ветвей, Львов – и Животноводство! И, как сказал однажды Франц Фердинанд Карл Людвиг Йозеф фон Габсбург эрцгерцог д’Э́сте, до скорой встречи, милые дамы!


Фотографии Светы Кравченко.

четверг, 21 октября 2010 г.

9. ПВС. Вова С.



Последний негритенок поглядел устало,
Он пошёл повесился, и никого не стало.

Лето в нашем городе всегда было на удивление коротким. Три месяца от силы. Всё же остальное время у нас либо шёл дождь, либо падал снег, либо проходил фестиваль бардовской песни. Случались, впрочем, и ураганные ветра вперемешку с заморозками. В таких условиях мои друзья не находили решительно никакой возможности долгого пребывания под открытым небом, и поэтому выискивали для сборищ различные помещения с центральным отоплением, сухим полом и симпатичными соседскими девчонками. Как правило, таким местом оказывался тот или иной подъезд того или иного дома.

Если труд, как теперь утверждают, и не делал из обезьяны ничего, что хотя бы отдалённо напоминало бы человека, то это не означает, что трудиться, изыскивая пути для реализации своих желаний, совсем уж бессмысленно. Уверен, что не случись в прошлом ледникового периода, человек так и остался бы «тепличным растением» – серым невразумительным остолопом, способным лишь колоть дрова, промышлять белок, и только в самом крайнем случае баллотироваться в сельские старосты. Словом, из подъездов нас, в конце концов, попёрли, и нам пришлось искать себе новое пристанище.

Как водится в нашем Мире, все «тёплые» места были на тот момент уже заняты, и нам Госпожой Судьбой, и Его Величеством Роком, был предложен не такой уж большой выбор: полуразрушенный кинотеатр «Спартак» рядом с железнодорожным вокзалом, но, к сожалению, далековато от дома, или любой подвал нашего славного, хотя и немного захудалого, микрорайона.  Ситуация напоминала положение, в котором оказался как-то Барон Мюнхгаузен заехавший зачем-то в болото на своём коне, и вынужденный сделать непростой выбор между тем остаться ли ему жить, или же наоборот, не обращая внимание на присущую ему смекалку, –  умереть.

И мы-таки выбрали одно местечко. Его бесспорным плюсом было то, что ни один уважающий себя представитель сильной половины нашего города, внимательно относящийся к своему внешнему виду, привыкший к комфорту, наделённый инстинктом самосохранения, рассчитывающий на внимание противоположного пола, наконец, не смог бы, будучи даже изрядно пьян, обнаружить в себе желание подобное место посетить. Таким образом, мы заранее были избавлены от конкуренции. В остальном же, это пыльное, грязное, сумрачное убежище туберкулёза было отвратительно.

Райские кущи выросли, надо думать, на достаточно плодородной почве. И для того, чтобы на свет появились густые тенистые заросли, чтобы сочная трава смогла дать корм многочисленным тварям, и чтобы мягкий сухой мох под цветистой кроной Древа Познания стал брачным ложем для Адама и жены его Евы, что-то должно было гнить по всем правилам на протяжении тысяч лет. Оседал вулканический пепел, отступал океан, высыхали болота, разлагались трупы – появлялся рай. Подвал, который мы выбрали для нашего «ночного клуба» – был, пожалуй, одним из самых гнилых мест города, и нам выпала честь доказать, что три четырнадцатилетних подростка будут посильнее природы, и справятся с задачей немного быстрее. В итоге, на всё про всё у нас ушёл месяц.

Земляной пол сделался деревянным, пустые проёмы заполнились тяжёлыми прочными дверьми, превратившими помещения в подобие банковского хранилища, комнаты осветились уютным жёлтым электрическим светом, на холодных бетонных стенах появились весёленькие обои, а в тренировочной комнате – спортивные снаряды. И вот уже в гостиной из огромных допотопных динамиков хрипит Егор Летов, попискивает дверной звонок, отмечая чей-то приход, а на кухне, в маленькой алюминиевой кастрюльке, закипает вода. Подготовка к долгой промозглой зиме завершена с опережением сроков.

Это убежище служило нам два года. В нём мы прятались от непогоды, школы, недоброжелателей и родителей. В этой подземной квартире, скрытые от посторонних глаз и ушей, мы медленно, но верно приобщались (а некоторые, в итоге, благополучно приобщились) к спорту, сексу, американскому телесериалу «Убойный отдел», и чеченскому спирту. Со временем наш клуб стал популярен. К нам стали приходить «старшие» района, и, вежливо испрашивая разрешения, культурно распивали пару-тройку бутылочек, зачастую (не имея возможности протрезветь) оставаясь на ночь, а порой и на неделю-другую. Мы вежливо пропускали их, обеспечивая, таким образом, себе самую серьёзную «крышу». В отличие от других подобных «заведений» наш андеграунд всегда был чист и уютен. Все его посетители снимали у входа тяжёлые высокие ботинки, вешали на «плечики» свои кожаные куртки, поправляли перед зеркалом свои провинциальные чёлочки, и чинно проходили в гостиную. Один раз к нам пришли милиционеры. Они стали стучать в дверь подкованными сапогами, и кричать что-то именем закона. Я открыл. Они ворвались внутрь, наследили, огляделись, записали моё имя, извинились, и ушли. Словом, наш салон процветал.

Организаторов же этого вертепа было трое. Одного из них вы можете буквально завтра встретить в магазине «Меркурий» в пивном отделе, а так же в любой момент на страницах этой книги под именем Саша. Второй – это я, и со мной, коль скоро об этом зашла речь, вы повстречаетесь в любом на ваш выбор ресторане, если вы милы, вам ещё нет двадцати пяти, и наши с вами гендерные различия обнаружат себя. Но вот встретиться с третьим нашим компаньоном, именем которого названа эта глава, будет не так-то просто, если только вы не решитесь по доброй воле перебраться на другую сторону Стикса.

Сталкер вновь и вновь приводил отчаявшихся, несчастных людей в комнату, и всякий раз возвращался ни с чем. Никто из них, включая самого Сталкера, так и не рискнул доверить чудесной машине исполнение своего сокровенного желания. Мучимые смутными предчувствиями и страхами эти учёные, писатели, доктора и бог знает кто ещё предпочли ничего не знать о своих истинных мечтах, до дрожи в коленях боясь, что мечты эти окажутся гадкими, мерзкими, или просто бессмысленными. Мне всегда казалось, что Сталкер подбирал себе в спутники совершенно не тех людей. Знаю наверняка, что с Вовой у него не возникло бы никаких проблем в чудесной комнате, а возвратившись из Зоны, путешественники обнаружили бы мир совершенно в том же состоянии, что и раньше, за тем лишь исключением, что у Вовиного подъезда, откуда ни возьмись, оказался бы трактор Т-150. Насколько мне известно, иной мечты у Вовы не было. Правда, Вова собирался худо-бедно обойтись без сомнительных сталкеровских услуг, и поэтому закончил девять классов, поступил в ПТУ, и выходил уже вроде бы на твёрдый профессиональный фарватер, обещавший ему жёлтую высокую кабину, педали и рычаги управления гидравлическим приводом, но тут случилось неизбежное. Вова влюбился.

На улице было холодно и вообще – мерзко. Дверь, как водится, заклинило, и Вове снова пришлось достаточно сильно стучать по ней ногой, рискуя разбудить жильцов. Наконец дверь поддалась и резко распахнулась. Она ударила в стену, отметив это событие гулким эхом, прокатившимся по всему подъезду до самого, кажется, пятого этажа, и даже выше – до серых тяжёлых облаков, отражавших жёлтый болезненный свет дремлющего города.

Вова тихо притворил за собой тяжёлую отсыревшую покрытую инеем дверь, включил электрический фонарик, и стал поспешно, но осторожно, чтобы не вляпаться, спускаться вниз по крутой лестнице. В подвале устойчиво держался тяжёлый запах сырости, плесени и кошачьей мочи. Было в этом запахе что-то реликтовое. Казалось, что он гораздо старше самого дома, и обитает здесь давно, возможно еще с тех времён, когда на месте жилого района матово блестели, шипели, храпели, пузырились и неизбежно продолжали гнить топкие неживые болота.

Вова спустился и стал, пригибаясь чтобы не удариться о какую-нибудь трубу или кабель, продвигаться влево – по узкому заросшему вялой грязной паутиной тоннелю. «Вот б-дь» – подумал он, освещая земляной пол перед собой, и делая широкий шаг – «Кто же это опять кучу навалил? Каких-то пять метров не донёс до сортира». Потом он остановился перед массивной дверью обитой ржавой жестью, нашарил в кармане длинный гаражный ключ, вставил его в скважину и повернул четыре раза. Четыре раза звякнул замок, и дверь совершенно бесшумно отворилась. Щелкнул выключатель, и восемь люминесцентных ламп, надежно закреплённых на низком бетонном потолке, немного поморгав для приличия, осветили помещение.

Вова снял тяжёлые зимние ботинки, надел тапочки, и, минуя штанги, гантели, мишень для метания ножей и боксёрскую грушу, прошёл в гостиную, слегка пошатываясь и шаркая по тёплому, мягкому ковролину. Над большим столом, накрытым красной скатертью, зажглась лампа под красным же абажуром. В гостиной было все как обычно – на полках стояли книги научно-фантастического и порнографического содержания, мёртвым серым экраном блестел телевизор, и, вылупив свои странные полукруглые глаза-линзы, свешивался с полки, рискуя упасть, необычный цветомузыкальный аппарат. На столе же обнаружились остатки недавнего пиршества –  бутылка из-под водки, кусок чёрного хлеба и пачка майонеза. Вова поискал глазами нож, вытер рукавом куртки хмельные слёзы, и поискал снова.

Нож нашёлся на кровати. Вова присел на краешек этого необъятного траходрома, сделанного из двух спортивных матов, положенных рядом, и попробовал лезвие. Нож был тупым как ложка, да еще и с обломанным кончиком. Вот б-во! Вова положил нож на стол, встал и медленно прошёл на кухню. Там он приоткрыл единственный шкафчик, и пошарил рукой в его тёмных пыльных недрах. Шкафчик оказался пуст. Тогда он постоял немного в задумчивости, потом вернулся в гостиную и медленно прилег на кровать, подложив руки под ухо, и поджав ноги.

Некоторое время Вова лежал почти неподвижно, лишь изредка резким конвульсивным движением стирая с лица слезы. Вокруг красного абажура беззаботно и бессмысленно крутился мотылёк, и текли «в свою нелепую смешную страну» минуты, не оставляя за собой совершенно никакого следа в Вовиной памяти. Изредка Вова почти бесшумно шевелил губами, словно вновь и вновь повторяя одно и то же  слово. И если бы кто-нибудь по счастливой случайности оказался рядом с ним в тот момент, то этот кто-нибудь мог бы с полной уверенностью утверждать, что различает произносимое на гране слышимости женское имя.
  
Но постепенно слёзы на Вовиных щеках высохли, а взгляд приобрёл некоторую осмысленность. Вова смотрел туда, где поддерживая легкомысленную прозрачную занавесочку, стыдливо прикрывшую вход в маленькую тесную спальню, была натянута толстая бельевая верёвка. Через полминуты Вова с трудом, как человек мучимый радикулитом, поднялся, подошёл к занавесочке, и, сдёрнув её резким движением, отбросил в сторону. Потом он неторопливо стал развязывать узлы – сначала с одной стороны, потом с другой. Верёвка неожиданно оказалась довольно длинной. То, что надо.

Вова аккуратно скрутил верёвку в кольцо, обмотав её вокруг кисти левой руки, а потом стал разматывать, пропуская через пальцы, и тщательно её прощупывая. На лице его при этом замерло странное неожиданное выражение крайней сосредоточенности. Несколько раз повторив процедуру по сматыванию и разматыванию верёвки, Вова, наконец, прекратил эти манипуляции, и, вернувшись в ярко освещённую восемью люминесцентными лампами комнату, стал привязывать один из концов пресловутой верёвки к водопроводной трубе проходящей под самым потолком, недалеко от входной двери. При этом он зацепил плечом боксёрскую грушу, заставив её драматично раскачиваться, отбрасывая подвижные тени на стены и пол, покрытый мягким ковролином.

Когда он закончил все приготовления, то открыл тяжёлую, обитую ржавыми стальными листами входную дверь, и постоял какое-то время, вглядываясь в тёмный пыльный тоннель. В комнату потёк тяжёлый и густой как кисель запах сырости, плесени и беспросветной тоски. Любой человек, спустившийся в этот момент в подвал, смог бы увидеть вдалеке, в ярко освещённом проёме Вовин силуэт – застывший, чёрный с резкими контурами, словно фигурка из театра теней. «Как же она откроет уличную дверь?» – успел подумать Вова, влезая на шаткий ненадёжный табурет – «там же опять всё примёрзло». Театр теней внезапно ожил. Фигурка начала раскачиваться из стороны в сторону, комично расставив руки, потом резко дёрнулась вниз, и через несколько секунд совсем замерла. Где-то послышались громкие частые удары в дверь. Наконец, видимо, дверь поддалась и резко распахнулась – она ударила в стену, отметив это событие гулким эхом. Спёртый, влажный воздух подвала наполнился звонкими возбуждёнными юношескими голосами.

воскресенье, 10 октября 2010 г.

8. ПВС. Полина.


Говорят, что имя играет в судьбе человека особую роль. Правда, обычно не уточняют в чьей судьбе, и какое конкретно имя. Но одно ясно точно – как лодку назовёшь, так она и будет называться. Когда я услышал имя «Полина», мне показалось, что это шутка. С тем же успехом, думал я, человека могли назвать вообще любым словом или просто неким набором букв. Но уже через несколько дней я повторял это имя как мантру, и не мог представить себе, что существует на свете комбинация кириллических знаков прекраснее этой.

Она утверждала, что не встречала ещё мальчика с таким высоким голосом, как у меня. Я же – гордился этой своей особенностью, благодарно принимая её слова в качестве экзотического комплимента.

Помню, как мы простились. Летний отдых на даче подходил к концу, и родители увозили Полину домой в Мурманск. Перед отъездом мы играли в пинг-понг. Её волосы впервые за все время были растрёпаны, а взгляд выражал удивительный спектр эмоций, классифицировать которые, не решился бы и Жан-Поль Сартр. До того момента, как мы навсегда расстались, оставалось полчаса.

Думаю, если бы я знал тогда, что этот пинг-понг будет нашим последним совместным делом, я бы не отошёл от теннисного стола до того момента пока пыль поднятая увозящим Полину автомобилем не адсорбировала бы слёзы текущие по моим щекам. После чего сидел бы на берегу озера, глядя на север и проклиная жалкую судьбу двенадцатилетнего мужчины, лишённого законного права следовать по зову своего сердца в далёкий Мурманск, где бы тот ни находился. Вместо этого я положил ракетку на стол, махнул на прощание рукой и побрёл домой, успокоенный обещанием Полины – приехать к нам следующим летом. Но она не приехала.

Бригадир – серьёзный человек, тем более, когда у него есть две коровы. «Чьё молоко?» – спрашивал меня мой младший брат. «Бригадирское!» – отвечал я. «Жаль, – признавался он – а я думал коровье». Несмотря на то, что брату было тогда всего шесть лет, эту остроту считал первоклассной даже наш дед, казалось бы, избавленный богом от тяжкого груза, который принято называть чувством юмора. Правда, здесь было не до шуток – молоко у бригадира всегда было горьким, и оно доставалось лишь тем, кто крутил педали своего велосипеда слишком медленно, а стало быть, приезжал последним.

Обычно в окна бригадирского дома стучался я, а Полина стояла в стороне, держа велики и трогательно хмурясь. Что и понятно – горькое молоко не очень-то ценилось нашими родителями. Я знал, что дома меня ждёт взбучка за то, что я, мол, не знаю цену времени, хотя ничто на свете я не ценил так, как время, проведённое с Полиной. Куда бы мы ни шли, чем бы мы ни занимались, – любая спешка казалась мне преступлением.

Многие считают наш Мир жестоким и несправедливым, и у них есть для этого все основания. Но не стоит расстраиваться всерьез, пока в этом Мире есть пологие холмы, покрытые мягкой травой, прохладная летняя тень под кронами вековых деревьев и «Вредные советы» Григория Остера. Тем более стоит порадоваться, если всё это оказывается в вашем распоряжении в тот самый момент, когда вы больше всего в этом нуждаетесь. «Если друг на день рожденья пригласил тебя к себе…» – говорил я, обрывая лепестки ромашки и мечтательно улыбаясь – «…ты оставь подарок дома – пригодится самому» – отзывалась Полина, украдкой поглядывая на меня. «Если к маме или к папе тётя взрослая пришла…» – намекал я, отгоняя от неё муравьев, – «Бейте лампочки в подъездах, люди вам спасибо скажут…» – утверждала Полина. «В кухне твёрдый холодильник…» – настаивал на своём я – «Бить детей ремнём по попе…» – признавалась она – «…запрещает красный крест».

Каждый раз, ища встречи с Полиной, я брал с собой шариковую ручку, и чистый разлинеенный листок, вырванный из школьной тетради, ибо был абсолютно уверен, что из тех трех слов, которые мне необходимо до неё донести, смогу произнести вслух лишь первое – «я». А каждый вечер, возвратившись домой, я доставал из кармана мятый клочок бумаги так и не дождавшийся прикосновения моего незамысловатого «пера». И так как смелостью я никогда особенно не отличался от плотвы, то Полина так ничего и не узнала о предназначении тех эпистолярных инструментов, которые хранил карман моей рубашки.

Сегодня найдётся не так уж много поступков и слов, которые я постеснялся бы совершить и произнести. Сегодня, куда бы я ни направился, со мной всегда пара блокнотов и с десяток разноцветных ручек. Сегодня я без труда напишу любую задуманную фразу, чтобы поделиться ею с тем, кто подвернётся мне под руку. Словом, сегодня я вынужден признать, что вопреки расхожему мнению качество иногда успешно переходит-таки обратно в количество.

А тогда был теплый летний вечер. Я лежал на своей кровати, и смотрел в потолок оклеенный старыми газетами, но заголовки статей не оказывали на меня обычного усыпляющего эффекта. Где-то визгливо лаяла собака, сонная муха жужжала и билась в стекло, какие-то птицы, уверенно перебирая лапками, тихо стучали по крыше, а я по-прежнему видел перед собой лишь простое и одновременно очень необычное лицо девочки, с которой познакомился утром. Имя у неё какое-то странное, думал я, – чуть ли не Полина. Надо будет завтра переспросить.

вторник, 14 сентября 2010 г.

Анонс.



Привет всем, кто читает мой блог, а особенно тем, кто обладает привлекательной внешностью. Несмотря на то, что мне далеко не всегда ясны мотивы, заставляющие того или иного человека увлекаться чтением моих постов,  я почему-то уверен, что многие ждут продолжения рассказов из серии ПВС. Так вот, должен предупредить вас, что на какое-то время я прекращаю их публикацию. Сейчас материал находится в стадии доработки, и не может быть представлен публике. Надеюсь, что никто из вас не станет спешить с удалением HANURа из вкладки «избранное», как минимум, до появления новых глав. «За кефир отдельное спасибо всем», и до скорой встречи.

четверг, 9 сентября 2010 г.

7. ПВС. Дима Б (не Билан).


Люди, носящие имя Дмитрий, бывают двух типов. Считайте так, что если Вас зовут Митей, то вы, безусловно, относитесь к первому типу, а если – Димой –  то ко второму. В чём разница, объяснить не берусь, но эта разница всегда налицо. С первого взгляда, Димы и Мити похожи, как два пальца на одной руке. При ближайшем же рассмотрении, всегда становится ясно, что первый – безымянный, в то время как второй – указательный. Так или иначе, Диму Б никто и никогда не рискнул бы прилюдно назвать Митей. Максимум, чего можно было ожидать от досточтимой публики –  это уважительное «Димон». А уважать его было за что. Человека, который бы так простодушно и обильно врал, я не встречал ни до, ни после одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

Все люди, более или менее умело, врут друг другу. Некоторые граждане умудряются запудрить голову даже себе. Сетями же Диминой лжи, казалось, можно было опутать самих богов. Уже много прекрасных восторженных слов писатели всех мастей посвятили лжецам, но последние продолжают целеустремлённо нести свой крест, снова и снова заслуживая, так сказать, право стать героями того или иного рассказа. Диме Б это право досталось тяжким, изнурительным трудом хитреца, вруна и заправского менялы.

Когда у вас есть цель – дело за малым. Говорят, что один человек в течение пяти лет превратил обычный ластик в частный дом путём последовательного обмена. То есть он променял ластик на карандаш, карандаш на ручку, ручку на блокнот, блокнот на книгу и т.д. В итоге получился дом. Этот человек нашёл настоящее применение своему таланту, и обрёл искомое. Дима Б таких целей перед собой не ставил. Дима менялся вещами совершенно бескорыстно, считая сам факт обмена заветной целью своего существования. Как фанатичный учёный, работающий над сложнейшей формулой протеина, сотворял он безумные цепочки всевозможных обменов, поражающих своей красотой и бессмысленностью.

Диме можно было принести старые часы и обменять их на электрический автомобиль, который, по его словам, папа вот-вот должен был привезти с дачи. Потом, когда автомобиль так и не появлялся, оказывалось, что часы давно «ушли», зато в качестве компенсации можно получить картридж со ста одной игрой для «Денди». Ему не приходило в голову, что этот кульбит легко состоялся бы на условиях – картридж за часы. Но именно враньё про электромобиль  превращало нехитрый процесс обмена в произведение искусства! В итоге Дима оставался и без часов, и без картриджа, но с чувством полного удовлетворения от реализации божественного замысла.

Должен напомнить, что те времена были похлеще других. Зачастую достать какую-либо вещь было не под силу даже взрослому человеку. Хлеб, муку, мясо и водку  найти было можно, но лишь в том случае, если вы располагали хорошим нюхом и талонами на их приобретение. Если же кому-нибудь приходила в голову шальная мысль отыскать, скажем, моток синей изоленты, медную трубку для изготовления пугача или серый противогаз, то здесь старателя ждало разочарование – талоны на эти изделия не выдавались. И в таких вот невыносимых условиях Дима работал своеобразным коммутатором. Сам он практически ничего не имел, но у него частенько находилось то, что было нужно именно вам. Умело используя стекающие к нему потоки всевозможного хлама, Дима смешивал их наподобие красок, чтобы явить, в конце концов, миру очередной шедевр абсурдного обмена.

Например, для того, чтобы идея Большой Охоты перешла в мир вещей, следовало изрядно попотеть, выменивая у Димы необходимые для изготовления оружия мелочи, с трудом продираясь сквозь прозрачную паутину лжи и туманных обещаний. Половины из того, на что Дима готов был меняться, в принципе, не существовало в природе. Лазерные пистолеты, ковбойские сапоги, летающие велосипеды – были лишь малой частью его фантастического арсенала. Конечно, в глубине души каждый из нас, общаясь с ним, всегда чувствовал подвох. Но удивительный невероятный мир, рождённый его фантазией, был наполнен такими штуками, мечтать о которых уже было большим счастьем.

Однажды в Германии продавались ботинки «Доктор Мартинс». Один человек купил их, привёз домой, и подарил своему сыну. Прошло время, и сын, поступив в институт, отдал их своему нищему сокурснику, который, в свою очередь проходив в них пару лет, привёз ботинки в родной город и оставил в кладовке, предав забвению под присмотром младшего брата. Как-то под вечер, младший брат  извлёк шузы из-под слоя пыли, перекинул их через плечо наподобие коньков, и вышел из дома.

Говорят, что байкер – это состояние души, и тут уже неважно есть у тебя мотоцикл или нет, тем более что мотоциклы, так сказать, на дороге не валяются. В общем, байка у Димы пока нет, но узнать в этом парне байкера сможет, наверное, даже депутат Государственной Думы. Чёрная куртка, скрипучие кожаные штаны, пирсинг и спокойный взгляд повидавшего виды человека, не оставят у вас сомнений, относительно Диминого пристрастия к «тяжёлой» культуре.  А если у кого-то и сохранится неуверенность на этот счёт, то ботинки развеют и её. Ибо за эти ботинки Дима отдал моему брату немецкую пневматическую винтовку.

Иногда мне кажется, что после смерти Дима Б будет лишён возможности посещения райских берегов, впрочем, как и необходимости вечного страдания в преисподней. Вместо этого, Димон будет скитаться по свету в образе седовласого пузатого байкера. И возможно именно вы променяете ему свою душу на какие-нибудь гвозди, битые лампочки, свистульки или томик Заболоцкого. Пока же страшиться вам нечего, ибо бригадир Митяй, по прозвищу Бугор, заботится о здоровье своих грузчиков, одним из которых и является ныне герой этого рассказа.

понедельник, 6 сентября 2010 г.

6. ПВС. Наташа М.




Любовь —  материя тонкая, с коэффициентом прочности что-то около 10-12 кгс. Наташа М, лукаво улыбаясь, просит меня обязательно! только обязательно прийти в этом году на вечер встречи выпускников. Только обязательно. Потом, вяло (как это делают слегка подвыпившие люди), отбиваясь от двух парней (милиционеров при неисполнении), пытающихся затащить-таки ее в тачку,  расспрашивает  меня, как, мол, я там. Мой сумбурный рассказ из пяти слов прерывается возгласом: «Наташа, б-дь, ну сколько можно!». При всей очевидной грубости такого замечания, нельзя сказать, что милиционер Гена так уж неправ.

Мне не нужно особенно напрягать воображение, чтобы в этом вялом колышущемся лице под слоем пошлого грима разглядеть те губы, глаза, тот аккуратный наивный носик, что не давали мне покоя много лет подряд. С третьего по восьмой класс, если быть точным. Наташа М уезжает  веселиться с блюстителями порядка, а я впадаю в философский транс, и звоню своему другу уточнить — какого числа в этом году состоится вечер встречи выпускников.

С Наташей мы дружили. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы забыть не только про еду,  сон и уборку квартиры, но и  про правила умножения дробей и написания частицы «ни». Может быть, именно поэтому я учился так небрежно, а пылесос включал только после того, как мне громко и неоднократно напоминали об этом. Иногда при помощи ремня. Но все мучения были не напрасны. Своей избранницей Наташу М считал каждый второй. Своим избранником Наташа М считала меня. Недолго, правда.

После школы (по вечерам, я имею в виду) мы с Наташей уходили гулять. Мы сидели на крыше землянки, и болтали ногами, разглядывая птиц. Мы залезали на чердак брошенного дома, и  подметали там пол, представляя, что это наше жилище. Мы качались на качелях и молчали. Когда мы ловили взгляды друг друга, мы чувствовали тоскливое жжение в груди, которое чувствовать было неприятно, но которое, как сказала бы Наталья Улицкая, хотелось чувствовать снова и снова. Когда мы как бы случайно друг друга касались, то вздрагивали и отстранялись, боясь, видимо, получить химический ожог. Так это представляется мне сейчас.

Выбор — штука неплохая. Особенно, когда его нет. Но у Наташи он был. Мой голос был ещё так же высок как принципы коммунистической морали, а Наташа уже получила свой новый ярко-красный дизайн — тонкую талию, трудно скрываемую грудь, аристократическую шею и плечи, созданные для того, что сейчас я бы назвал поцелуями. Тогда же, я не очень представлял себе, что это такое, и как это делать. Зато в подобных вопросах проявили завидную осведомлённость мои более взрослые коллеги по мужескому цеху. Сначала Наташа перестала обращать на меня внимание, а потом и я освободил свои мысли от её навязчивого образа. Говорили, что у неё пошло-поехало. Не знаю, но я ей завидовал.

В кабинете физики теперь все по-прежнему. Автоматические шторы не работают — что-то там заедает которую пятилетку, каждая парта гордится встроенными розетками на двенадцать вольт, а Эйнштейн смотрит со стены сурово, почти как Ленин. Буквы греческого алфавита выцвели и стали действительно древними, а лабораторная комната все так же скрывает множество странных и удивительных вещей, таких как паровые двигатели, ареометры, стеклянные компрессоры, амперметры, барометры, модель солнечной системы и зелёную коробку с формулами.

Вечер встречи выпускников закончился в кабинете физики в два часа ночи. Много времени я провёл со своими бывшими одноклассниками и учителями, выпивая водку и уничтожая нехитрые закуски. Не знаю, скольких людей могла бы по-настоящему  порадовать Наташа М своим присутствием на этом празднике, но она так и не появилась. 

суббота, 4 сентября 2010 г.

5. ПВС. Большая Охота. Окончание.


Утром — чуть только взошло солнце — стало светло. Один звонок Вове Б. по телефону, и мы снова в полном вооружении у входа в подвал. За сорок минут до назначенного времени. Момент т.н. истины. Один шаг в темноту, и что-то изменится. Что? А вот и посмотрим. Вова, говорю, пойдем-ка поглядим, где там лучше залечь. И делаю шаг навстречу всему тому, что мерещится мне в жутком черном проеме. Но страха нет. Есть только злость на себя за вчерашнюю трусость, и глупый азарт. Оттого же, что я обманул не только Антона, но и себя  заодно со Вселенной, становится весело. Похоже, мое настроение передается и Вове Б. Он радостно сопит где- то за моей спиной.

«Как ты думаешь, - говорю, - где бы Антон засел?» Вова Б выражается в том смысле, что вряд ли наш противник определит для засады облюбованное им вчера место. Скорее всего - и я соглашаюсь - он выберет дальний угол соседней комнаты, из которого через широкий проем хорошо просматривается не только каждый квадратный метр подвала, но и сам вход в него. Сказано — почти сделано. Крадемся что твои ниндзя. Боюсь только одного — как бы Антон нас не опередил. Но нет. В комнате никого. Темно так, что если закрыть глаза, становится даже светлее.

Распределяем позиции. Антона мы спугнуть не должны. Антон должен войти и затаиться. Антон не будет нас видеть, в то время как наши зрачки к тому времени будут размером с арбузы, а мозг научится фиксировать любое излучение вплоть до инфракрасного. Для меня же важно не просто одолеть противника, а показать, что мои вчерашние вопли «Вован, стреляй!» были всего лишь воплями и не имели никакой связи с испытываемым при этом ужасом. Короче, дальний угол аккурат напротив входа — идеальное место для засады — мы оставляем пустым и приветливо распахнутым, как огромный капкан. Сами же занимаем позиции рядом со входом. Вова Б встает справа от проема, и вжимается в стену полностью с ней сливаясь. Я же ложусь на пол у высокого порога так, что мои лопатки проминают податливую глину, а грудь становится своеобразной ступенькой при входе.

Проходит минут двадцать. Напрягаю зрение, чтобы разглядеть Вову Б., — ничего. Вова, спрашиваю, ты меня видишь? «Нет,  - говорит. - Но, - говорит, - слышу». Договариваемся не шевелиться и молчать, сколько бы времени нам ни потребовалось. Ждём.

И вот когда моя спина уже начинает приобретать форму и температуру глиняного пола, я слышу тихие шаги в соседнем помещении и шипение Вовы: «Идёт». К сожалению, мне ничего не видно. Мешает высокий порог. Но когда Антон ставит мне на живот ногу и постепенно переносит на нее весь свой вес, как он обычно поступает с любой ступенькой, тогда я действительно понимаю, что мы добились своего. Победа состоялась, и спасибо секции спортивной гимнастики за мои крепкие мышцы.

Собственно, всё уже было сделано. Мы наблюдаем как Антон, практически ничего не видя в темноте, идёт в дальний угол комнаты и садится там, в ожидании. Некоторое время мы еще разглядываем его силуэт, пытаясь поверить, что являемся для него абсолютными невидимками. Так проходит еще несколько секунд, а потом я по возможности тихо и буднично, для пущего эффекта, говорю: «Сдавайся, Антон, пришло время платить по счетам, долг крови должен быть уплачен, правда всегда торжествует, а раб восстанет против своего господина».

Эх, до сих пор не могу забыть, как униженно и понуро шелестела модная черная куртка Антона, когда он, выставив вперед клинок, вертелся вокруг своей вертикальной оси, пытаясь понять, откуда исходит мой глас. И вот здесь отдельное спасибо хотелось бы предать реверберации.

Таким образом, через несколько мгновений Большая Охота заканчивается, и мы идем бок о бок, молча переживая случившееся. Говорить в общем-то не о чем. Победителей, как известно, не судят, не отправляют на общественные работы и не обременяют алиментами. Впереди нас ждут вкуснейшие лепёшки, испечённые циничной, а значит очень популярной в наших кругах, бабушкой Антона, ночное купание в озере и ещё четыре года дружбы.

пятница, 3 сентября 2010 г.

4. ПВС. Большая Охота. Начало.


Большая Охота — это один из тех фильмов о будущем, где людям разрешено стрелять друг в друга безнаказанно в течение одного дня раз в год. По крайней мере, так мне запомнилось. Это же название я дал и придуманной мной игре. Оружие — самодельное духовое ружье, стреляющее небольшой пулей из картофеля и длинный двуручный меч, вырезанный из ели. Цель — выжить любой ценой, если ты — дичь, и подстрелить дичь, если тебе выпал сомнительный жребий быть охотником. Такой своеобразный пейнтбол конца восьмидесятых — начала девяностых. Человек, подстреленный из ружья, выбывает из игры на два часа. Игрок же пораженный мечем, идет искать себе другую игру. Большая охота, в общем.

Не знаю уж, кто и когда разработал технологию изготовления духового ружья из доски, велосипедного насоса и резинового жгута, но этот человек однозначно заслуживает упоминания в «Большой Энциклопедии Великих Изобретений, Не Попавших На Страницы Других Энциклопедий»! А его друг, предложивший использовать картофель в качестве заряда, — бесплатной подписки на «Огонек». Сейчас трудно сказать, сохранили ли дети секрет изготовления подобного оружия, но тогда я считал, что этот навык определен генетикой.  Было это, правда, за несколько лет до появления у меня игровой приставки «SEGA MEGA DRIVE 2»! Смешное название.

Изготовлением ружей занимался в основном я. Так же я рисовал деньги, удостоверения, и занимался прочей бюрократией. Был у нас и свой специалист по ковке деревянных мечей — Антон. Участников набиралось до тридцати человек. У всех удостоверения личности с выдуманными именами, отметки о ранге, разрешения на ношение того или иного оружия, нарисованные деньги. Все документально заверено. Отобрать оружие у более слабого соперника невозможно — незарегистрированный ствол по правилам убить не может. Зато его можно обменять на казначейские билеты моего банка. Так-то.

Подвалы. Что мы о них знаем? Ну, во-первых, они находятся под домами. Во-вторых, там тусуются всевозможные трубы, провода и крысы. Это то, что известно каждому. Но помимо этого, в подвалах живет Страх. Дело не столько в том, что, пролезая в небольшое окошечко в цоколе пятиэтажки, вы перестаете получать даже жалкие байты информации, которые обычно так задорно щекочут ваши зрительные нервы. Дело даже не в странном запахе и не в неожиданном прикосновении к вашему лицу дряблой пыльной паутины, сплетенной ушедшим из жизни за несколько дней до вашего рождения Королем Пауков. Дело, наконец, не в жутких навязчивых призраках, давно облюбовавших сырые темные закоулки вашего сознания. Вся штука в том, что, попадая в этот сумрачный затхлый мир, вы оказываетесь в совершенно чужой стране, законы которой неизвестны не только вам, но и вашим родителям. Никому не придет в голову искать своего ребенка, трясущегося от страха, между Плачущей Стеной (за которой, если приложить к ней ухо, слышится тихий стон замурованного в ней вампира) и высоковольтным кабелем, соединяющим трансформаторную будку во дворе с вечерним выпуском Новостей. В этом мире, если Страх, Брезгливость, Здравый Смысл и Указания Старших не останавливали вас, у вас появлялся серьезный шанс заглянуть в черные пустые глаза Вселенной, встретившись с ней один на один. И если фортуна занимала вашу сторону, то вам не приходилось дрожать и шумно сопеть от страха, протискиваясь в издевательски маленькое окошко, —  портал в мир света, звука и хорошей трёпки.

Так везло не многим. Не знаю, было ли это следствием какого-то научного эксперимента, случайной мутацией или редкой болезнью, но мой друг Антон, которого я уже упоминал, совершенно не боялся темноты в целом и подвалов в частности. Поговаривали, что виной тому был мордорский город Череповец, что под Роковой Горой в Вологодской области, где имел несчастье родиться наш герой. Говорили, что в том городе вокруг химических предприятий растет белая трава, кошки ходят задом наперед, а все приезжие заболевают странной болезнью - и превращаются в зомби. Особенно, если закончились суточные.

В тот раз Большая Охота как-то неожиданно быстро перешла в эндшпиль. Охотники за несколько часов настигли «дичь» на заброшенной стройке. Все, кто мог попасть в противника с расстояния в пять метров и в течение двадцати секунд перезарядить оружие, погибли последними. Кто-то пал от меча. В игре остались трое: Я, в одной упряжке с Вовой Б., и Антон против нас двоих - один. К слову нужно упомянуть, что наш противник совершенно не признавал «огнестрельное» оружие и сражался только собственноручно изготовленным мечом. Напоминаю, клинок, пусть и деревянный, выводил охотника из игры совсем. Духовое ружье — лишь на два часа.

Итак, мы с Вовой Б. у входа в недостроенный магазин. Он с одной стороны, я с другой. Из проема появляется очередная понурая фигура — голова опущена, ружье разряжено. Кто убил? Антон. Ясно. Этот солдат не вернется в строй. Входить можно свободно — наткнуться на вражескую картофельную пулю невозможно. Нет у врага картошки. Да и нападать с мечом на двоих сразу он тоже не станет —  Вова Б. фехтовальщик никакой, но внимание отвлекает не хуже ведра с пломбиром. Я же вообще обвешан оружием, что твоя ёлка. Слава богу, сам его произвожу в необходимых количествах.

В общем, понятно, что Антон где-то спрятался и ждет, когда мы разделимся. Проходит полчаса бесплодных поисков, и мы вынуждены прийти к неизбежному выводу, что наш враг в качестве засады облюбовал подвал. Эта мысль пугает нас сама по себе. Один в подвале уже как минимум полчаса! Это невообразимо. Мы, конечно, не признаемся друг другу, но в этот момент Антон представляется нам в виде небольшого такого божества.

Но делать нечего. Подвал так подвал. В конце-то концов, охотники здесь мы. Надуваем щеки, сдерживаем дрожь в коленях. Идем вниз. По лестнице спускаемся осторожно — за каждым поворотом опасность. Но ступени рано или поздно (в нашем случае слишком рано) заканчиваются, и вот перед нами черный провал в обитель Ужаса и Антона. Останавливаю рвущегося вперед Вову Б., чтобы глаза привыкли к полумраку. Разговариваем нарочито громко и небрежно. Мол, хорошо Антону, он тут давно сидит, а мы не видим нихера. «Зажмурься, - говорю, - и сосчитай до десяти».

Пока Вова Б. зажмуривается, я подхожу к проему, пытаясь разглядеть что-нибудь в Черной Бездонной Тишине. Пока Вова Б. считает до десяти — прислушиваюсь. Ничего не слышно, хоть ты щёлкни! Ну, думаю, чего же тут странного? Если человек не боится Белой Бабы и Синей Руки, то и дышать ему, видимо, не обязательно, а уж тем более чихать или шелестеть модной черной курткой. В общем, минуту мнемся с Вовой Б. на пороге, не решаясь что-либо предпринять.

Но одна голова хорошо, а полторы, как выясняется, лучше. «Слушай, - говорит мне Вова Б, - у нас же ружья! Давай туда стрельнём, и все. Если попадем в него, то услышим. Это ж больно! А так он в темноте нас быстро обработает». Соглашаюсь, хоть и понимаю, что противник как раз и ждет, когда мы разрядим свои однозарядные стволы. Но чтобы выстрелить в Антона, нужно хотя бы знать, какое из десятка черных пятен, видимых с порога,  включает в себя его тело. Делать нечего — порог перешагнуть придется. Вперед!

Гильотина — неплохая штука. Особенно когда ее выставили в музее, а вам удалось выцыганить бесплатный билет. Засунуть же голову в отверстие, ожидая, что в любое мгновение ее могут освободить он необходимости распоряжаться телом, — пожелать можно лишь какому-нибудь Единороссу. Конечно, вы можете напомнить мне, что здесь мы имеем дело с деревянным мечом. Совершенно верно. Но не стоит забывать, что при всем при этом, речь идет о настоящей голове! Притом – моей.

Но все проходит гладко. Я заглядываю в проем, а моя шея по-прежнему ощущает лишь собирающиеся в прохладные ручейки капельки суеверного страха.  Оглядываю помещение. Смотрю направо — ничего. Смотрю налево, смотрю налево, смотрю налево – из  крохотного окна у дальней стены, метрах в двадцати, струится голубоватый свет. Глиняный пол и грязные стены отражают плохо, но на фоне бледного замогильного свечения явственно виден человеческий силуэт. Антон стоит в двух метрах от меня, прислонившись спиной к стене. Он смотрит вперед (я начинаю различать его профиль), клинок держит вертикально, прислонив его ко лбу.

Не знаю, что случилось раньше — мой крик или выстрел. Страх, азарт, радость близкой победы и снова страх вынудили меня, по-девчачьи визжа что-то вроде: «Вован,  он здесь, стреляй, Вован!», — разрядить ружье и два пистолета в туманный силуэт моего друга и врага Антона. Вова Б. сделал то же самое. Не знаю точно, сколько картофельных пуль попало Антону в лицо. Он утверждал потом, что две. Но единственное, чего мы добились тогда с моим напарником, это шелест модной черной куртки, когда Антон резким движением приложил ладонь к атакованной щеке. К его чести сказано уже достаточно много, но мне кажется, не лишним будет добавить, что картофельная пуля выпущенная из моего ружья, разбивала лампочку с расстояния в три метра. А ружье Вовы Б., оснащенное дополнительными эластичными элементами, было способно выпустить заряд, угрожавший целостности бутылки из-под пива.

Но радовались мы недолго, ибо за этим не последовало ровным счетом ничего. Когда я, перезарядив оружие, снова вгляделся в темноту, знакомого силуэта там уже не было. Несколько секунд мы с Вовой Б. еще помялись на пороге, а потом, преследуемые позором победы, побрели наверх — подсчитывать потери и обсуждать планы на завтра. Ведь Большая Охота еще не закончилась. Многие, включая Антона, были только ранены, т.к. их вывел из игры не клинок соперника, а всего лишь духовое ружье.

Вечером сходка. Обсуждаем подробности игры: незарегистрированные стволы, споры насчет того, кто в кого раньше выстрелил, кто сильнее -  Рембо или Сталлоне, ну и т.д.  В игре осталось человек восемь. Договариваемся о реванше — утром, в одиннадцать часов, на той же стройке. Родители загоняют нас домой — впереди котлеты с пюре, компот, мыть ноги и спать. И если с котлетами и пюре все проходит более или менее благополучно, то вот оказаться в цепких лапах Морфея никак не удается. Превосходство Антона и бессилие перед собственным страхом заставляют крутиться с буку на бок и мешают бабушке уснуть. Через час понимаю: что-то действительно придется сделать. Еще через минуту —  план готов. 

продолжение следует...

вторник, 31 августа 2010 г.

3. ПВС. Люди.


С людьми, как правило, происходит черт те что. Оказывается совершенно невозможно предсказать, какая судьба ожидает того или иного гражданина, после того как он  выпадает из окна, или просто из поля вашего внимания лет, скажем, на десять. В детстве вы мечтаете стать дантистом, и поджигаете муравьев, а в тридцать лет обнаруживаете, что не успеваете перебрать шатунно-поршневую группу даже к среде, хотя хозяин «гелика» приезжает из Воронежа уже во вторник. Бывает и так, что лет в десять вы закидываете прохожих яйцами и иным веселым нифелем из окна, а сегодня вы владеете адвокатской конторой «Кауфман и Маргулис». В общем, наперед сказать трудно.

Многие спрашивают меня: «Артем, ты так много знаешь о жизни! Ты знаешь не только как бороться с коррупцией, но и сколько лавровых листьев класть в борщ! Скажи, как воспитать наших детей, как оградить их от жестокости и идиотизма, окружающего нас в этом, с позволения сказать, Мире?» Обычно в таких случаях я надеваю штаны, выхожу в геометрический центр комнаты и рассказываю историю, как один мой друг утверждал, что не сможет съесть сырой кабачок, но проиграл пари. Так что давайте лучше обратимся к.

Вот, скажем, возьмем Сережу (ему об этом знать необязательно), и приведем его в пример. Не знаю, правда, чему этот пример может послужить, но все же. В школе Сережа был подготовлен к усвоению знаний так же, как сумчатый муравьед к получению заказного письма. Физически он был создан так, что на уроке физкультуры мог вполне сносно дотронуться обеими руками до подвешенного к потолку каната, и невысоко подпрыгнуть, тем самым демонстрируя свое стремление сдать норматив на подъем и спуск по этому самому канату. На каждом уроке труда Сережа получал по туловищу испорченной им же заготовкой, которую метал в него через всю мастерскую наш учитель. Компенсировал Сережа свой малый рост и низкую самооценку хамством и скабрёзными шутками в адрес окружающих. За что был регулярно бит. Мной в том числе. Мы не виделись тринадцать лет. Недавно я его встретил. Работает на заводе. Кем? Не спросил. Но мне почему-то, — когда он, перекинувшись со мной парой слов, оседлал скрипящий велик, и покатил к дому, — стало не по себе.  Вполне, кстати, вежливый и уверенный в себе человек получился. С усами.

Или вот есть еще Саша. Точнее был. Т.е. он и сейчас присутствует в данном сегменте реальности, но это уже совсем не тот Саша. А хотелось бы рассказать  про того самого. С Сашей мы делили один мопед «Рига» на троих. Ездили в дачный поселок в трех километрах от города в будние дни, и воровали там чью-то малину и яблоки. Потом, забравшись на балкон его дачи, курили сигареты «Прима» и мужественно кашляли. Саша был для меня —  чем-то вроде Ильфа и Петрова в одном лице еще до того, как я узнал, что такие фамилии существуют. Остроумием и врожденным чувством русского языка он мог бы похвастать на ВДНХ, хотя в школе учился очень плохо. Он автор множества афоризмов, которые теперь некоторые люди по праву считают моими. Саша был рядом со мной много лет. Он был рядом, когда я угонял мамину машину, он был рядом, когда я пил спирт на дискотеке, он был в соседней комнате, когда я мучительно и целеустремленно (как с тех пор делаю все) лишался девственности, он стоял рядом, когда меня били ногами четверо оскорбленных мной людей под предводительством Дениса Б. Когда я в результате оказался в больнице, он все десять дней был недалеко. В нашем городе всё недалеко.

Он мечтал стать хакером. Правда, он не связывал это желание с необходимостью осваивать математику, и вообще учиться, но сердцу, как утверждает один мой знакомый лейтенант милиции, не прикажешь. В старших классах у нас появилась привычка приходить вечером на железнодорожный вокзал, садиться на перронную лавочку, открывать по бутылке пива, и провожать поезд на Москву, о чем-то мечтая. Вслух. Когда в один из таких вечеров, я купил себе билет на этот самый поезд, Саша отказался последовать моему примеру. Я уехал, а он перестал приходить на перрон. Прошло время, и мы встретились на открытии школы подготовки коммивояжеров в Вайоминге, он — как финансовый директор, а я — как курьер компании «Тако-Бурито-Пастрами-Бургеры». Неправдоподобно? Согласен. Легче поверить в то, что Саша спился, уволен с очередной работы, а жена не пускает его домой, когда он под утро пыльный и оцарапанный добредает до обшарпанного крыльца своего дома. Впрочем, каждый волен верить, во что хочет. Спросите хотя бы тех же уфологов.