Ной был великим человеком, что бы там ни утверждали паразитологи, крысоловы и дезинсекторы. Построив свой Ковчег и заселив его под завязку всевозможной живностью, он показал нам пример истинной толерантности и незаурядного инженерного мастерства! Окружив себя в столь замкнутом пространстве тиграми, шакалами, коровами, муравьями, скунсами, змеями, котами и в особенности енотами, Ной преподал всем нам важнейший урок! Впрочем, сейчас я уже не припомню какой именно.
Так или иначе все мы, не исключая и самых несимпатичных представителей животного мира, должны сказать спасибо нашему древнему благодетелю за проявленную им неразборчивость при формировании экипажа и подборе пассажиров первого в истории человечества спасательного судна. Ведь именно благодаря этой неразборчивости нам с вами известно такое явление, как енотовая охота. И к слову нужно сказать, что мой дед, будучи профессиональным военным, как никто другой знал в подобной охоте толк. Но, несмотря на всё это, вовсе не изобретательности Ноя, не охотничьим достижениям своего достославного деда и уж тем более не хитроумному племени енотов, хотел бы я посвятить этот рассказ. Вместо этого я посвящаю его одному Очень Большому Сибирскому Коту, с которым мне так и не суждено было познакомиться.
Стоял один из тех летних дней, которые в местах, откуда я родом, и поныне принято называть прекрасными. Сверху припекало жизнерадостное солнышко, снизу тянула к небу свои коренастые веточки (простите за каламбур) картошка. Я стоял у ворот и, глядя по сторонам, с профессиональной точностью пытался определить, насколько же наш мир добр, справедлив и уютен. За правым моим плечом паслась упитанная корова, за левым – коза. В моей голове роился сонм превосходных идей и планов на предстоящий вечер. Словом, это было то самое благословенное время, когда Жизнь смотрела в мои честные голубые глаза, почитая дурным тоном демонстрировать мне свою сутулую спину. А между тем через поле ко мне уже шёл мужик.
При ближайшем рассмотрении любой житель нашей деревни мог бы узнать в этом мужике моего соседа Дядю Колю, что я и сделал буквально не сходя с места. Дядя Коля был по обыкновению невысок и немногословен. Он скупо осведомился у меня относительно местоположения своего Очень Большого Сибирского Кота и, не получив от меня никакой информации на этот счёт, не солоно хлебавши удалился со словами: «Странно, вторые сутки нет». Именно тогда я впервые и услышал о герое этого рассказа. Помнится, я подумал, что Дядя Коля не в себе, ведь в нашей деревне отродясь не водилось ни одного кота.
Действительно, в нашей деревне (тире) дачном посёлке отродясь не водилось ни одного кота. Что было тому причиной, до сих пор неизвестно. Помню, как некоторые смельчаки из числа моих друзей выдвигали удивительные теории о спонтанных кошачьих мутациях, превративших когда-то всех самцов в самок; о пришельцах, похищавших котов с целью вступления с ними в контакт. Наконец, о первом тайном феминистском кошачьем обществе, результатом деятельности которого стала экстрадиция всех котов в соседнюю деревню. Всё это вполне вероятно, но так или иначе над нашим уютным поселением, состоявшим в то время из пяти с половиной домов, подобно грозовой туче нависла серьёзная «демографическая» проблема, которая и заставила в итоге Дядю Колю выписать из Ленинграда Очень Большого Сибирского Кота.
Представляю, как это было. Кот, конечно, ехать никуда не хотел. Он проникновенно мяукал и сопротивлялся всеми лапами, когда его засовывали в специальную клетку. После этого он испуганно озирался по сторонам, когда его долго везли на автобусе, потом ещё дольше – в метро. И в награду за все эти мучения ему предстояло провести одиннадцать часов на верхней полке плацкартного вагона. Короче, по приезде Очень Большому Сибирскому Коту потребовалось несколько долгих часов, чтобы наконец, прийти в себя и вылакать-таки миску молока, заботливо надоенного специально для него. Кот сыто облизался, оглядел свои владения, и подумал было, что так жить, пожалуй, можно. А потом он вышел на охоту. Но он, конечно же, не мог предположить, что на окраине деревни найдётся ещё один бесстрашный охотник. На кого предпочитал охотиться Очень Большой Сибирский Кот, осталось тайной. Но мой дед… мой дед охотился на енотов.
Подробности этой истории, как, впрочем, и сама история, стали известны мне лишь спустя много лет. Дядя Коля до сих пор ничего не знает о случившемся, и я рад, что в нашем посёлке и поныне нет ни только интернета, но даже и электричества. А дело было примерно так.
Моя бабушка мыла посуду напевая легкомысленный романс, когда дверь нашей дачи с грохотом распахнулась, и на пороге, бешено вращая белками, возник взбудораженный дед.
– Люда, – сказал он заговорщицким шёпотом – где ружьё?!
-- Где обычно – ответила оторопевшая бабушка, и, подождав пока щелкнут взведённые курки, поинтересовалась – кто?
-- Енот – по-военному коротко ответил дед, молодецки спрыгнул с крыльца, и исчез в ольховых зарослях.
Бабушка же присела на трёхногий табурет, и стала ждать. Подобное ожидание было для неё делом вполне привычным, так как наш огород неоднократно подвергался атакам кабанов, лосей и гигантских ворон. Прозвучал одинокий сухой выстрел, ибо мой дед всегда руководствовался одиозным правилом: «один выстрел – один труп». Но триумфальному возвращению охотника с добычей суждено было состояться не в этот раз.
-- Ну, что? – спросила бабушка, когда дед вошёл в дом.
-- Кот, – по-военному коротко ответил дед, и повесил ружьё на место.
Кому-то суждено прожить долгую спокойную жизнь без излишних восторгов и великих трагедий; кому-то назначено сгореть во цвете лет, неожиданно вспыхнув как сверхновая звезда. Кто-то предпочтёт радоваться каждому новому дню, как первому дню всей оставшейся жизни; кто-то будет жить так, будто каждый день – последний. Первые летние каникулы Очень Большого Сибирского Кота закончились достаточно внезапно, чтобы считать его по-настоящему яркой личностью. И пускай тот енот, что научился так умело сталкивать друг с другом своих противников не вылезая из норы, до самого конца влачит унылое существование, каждый вечер возвращаясь в убогое жилище к постылой своей жене, – никто не вспомнит о нём, когда он станет пищей для репейника.
И хотя у Очень Большого Сибирского Кота было не шибко много времени на знакомство с местными кошками, ради которых ему пришлось в такой спешке покидать родной Ленинград, милые дамы из кошачьего сообщества, по всей видимости, до сих пор хранят ему верность. Иначе я ничем не могу объяснить тот факт, что с тех пор в нашей деревне так и не появилось ни одного существа, которое, не беря грех на душу, можно было бы назвать котом. И я уверен, что встретив Очень Большого Сибирского Кота у врат рая, Ной не спутал его с каким-нибудь енотом, и пропустил-таки внутрь.
