среда, 30 января 2013 г.

СОЧИ 2013. ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ.



Он любил её сильнее, чем она любила другого. Он дарил ей свежие цветы, прекрасные стихи и бессонные ночи. Он трепетал при её появлении, и поэтому всегда был груб и невнимателен. Он боготворил её, и тем самым обрекал себя на несчастье. Он верил, что её улыбка является пропуском в рай, и поэтому был обречён жить в аду. Но пришло время, когда он понял, что не может больше носить вериги безответной любви. Тогда он собрал свои вещи и иммигрировал в Мир, где правят: Дружба, Понимание и Смирение. Он променял любовь на секс, страсть – на желание, а верность – на честность. Что же, не нам его судить, тем более что он уехал на море.

И вот теперь, когда с историями про море и безответную любовь покончено, расскажу про ресторан «ОВД-Каприз».

Такого ресторана в Сочи нет, но его здесь остро не хватает. Представьте себе, что вы пришли в такое заведение. На входе у вас требуют паспорт и справку об отсутствии судимостей. Разумеется, у вас всё это при себе. Вас проводят в комнату с зарешеченным окном, сажают за столик, дают лист бумаги и карандаш.
- Пишите. – Говорит вам официант в форме мента. – Всё, что вы напишите, может серьёзно облегчить вашу участь.
- А можно сразу заказать шаурму? – Спрашиваете вы.
- Можно, - отвечает мент, - но только если вы хотите подписать себе смертный приговор.
- А что можно? – Уточняете вы.
- Если у вас нет адвоката, - отвечает он, - солянку не советую. Возьмите лучше люля.
- Отлично! – Восклицаете вы. – Люля и двести Белуги!
- Так точно. – Отвечает мент и прикладывает раскрытую ладонь к козырьку. – Будет исполнено! Также у нас проводится бесплатная акция «Вермут-антитеррор». Не желаете?

Счёт, разумеется, оформляют в виде протокола об административном правонарушении. Мол, заведению нанесён ущерб в размере таком-то. Оплатить через сберкассу в течение двух месяцев.

Но, как я уже сказал, такого ресторана в Сочи нет. А есть замечательная забегаловка на берегу реки, что несёт (река, а не забегаловка) свои беспокойные воды в тёплое чёрное море, размывая зыбкие цементно-песчаные конструкции нового морского порта.

- Хельга, - спрашиваю я местного жителя, - кто ты по профессии?
- Учитель русского языка и литературы. – Отвечает она.
- А почему же ты продаёшь часы Too Late? – Удивляюсь я.
- Ну, - отвечает она, - я не хотела быть учителем. Я хотела только русского языка и литературы…

Короче, здесь всё понятно. Сочи – самый провинциальный город на свете. Даже браки здесь совершаются не по любви и не по расчёту, а по унынию. Унылые браки, унылые пальмы, унылая зима – плюс девять и дождь. Рай для того человека, любовь которого оказалась никому не нужна.

Завтра постараемся попасть на настоящую олимпийскую стройку. Ведь сегодня мне сказали, что в Сочи не стройка, а ху (здесь пропускаю) йня собачья. Попытаюсь сделать фотографии. Ждите. А теперь я всё, как говорится, TooLate. Передавайте привет Герману и Иванову. Адьёс. 

вторник, 29 января 2013 г.

СОЧИ 2013. ДЕНЬ ТРЕТИЙ.


Приступ акклиматизации меня всё же достал. Правда, я не слёг с температурой, как это случалось в предыдущие разы, но хожу с трудом. Хотя, перемещаться особенно не требуется – здесь всё под рукой, если вы понимаете, о чём я. Гостиница «Приморская», где я арендовал койку, террасой и рестораном выходит на море. Можно выпить текилы в лобби-баре, можно посидеть на лавочке с томиком Радзинского, а можно выйти во внутренний двор и опереться о платан.

В общем, прекрасная зима! Плюс девять и дождь. Местные жители мёрзнут и уходят греться в свои Мерседесы. Если честно, то они немного странные. У всех на лицах выражение какой-то тяжёлой незаслуженной радости. Кажется, они так и не смогли до конца поверить, что живут здесь.

- А мы – рассказывает абориген Даша – завтра идём в кино на «Высоцкий, спасибо, что живой». А чиво вы на меня так смотрите? Вы уже видели?
- Да, - говорит Никульшин, - «Высоцкий, спасибо, что не Цой».
- Ну, - закончив смеяться, отвечает Даша, - мне они оба не нравятся. Из этих троих я люблю только Талькова! А чиво вы так смотрите? Знаете Талькова?

Красивых девушек в Сочи тоже нет. Сначала я думал, что их просто мало, но потом проверил – их нет совсем. Мужики ходят по городу и разглядывают манекены в женских магазинах.

Помнится, я обещал рассказать про стройку века, но рассказывать, к сожалению, нечего. То, что в Сочи называют олимпийской стройкой, в Москве подпало бы под категорию «снос «ракушек» и благоустройство». Нет, новые здания, конечно, возводятся и город уже порядком изуродован, но природа здесь по-прежнему оказывается сильнее архитектора, даже самого бездарного.

Сегодня с Никульшиным внимательно наблюдали за сооружением нового пассажирского порта. Чувак в одежде строителя потерял свой перфоратор. Пока он его искал, мы съели мясо по-бургундски, фаршированных курицей перепелов и выпили двести Кауфмана. Стройка стояла. Все крановщики и бульдозеристы бродили по волнорезу, в поисках злосчастного перфоратора. Нашли. Немного покурили, полюбовались морем, обсудили последние новости, не спеша принялись за работу. Короче, нам удалось пообедать в полной тишине. И это при том, что на площади перед морвокзалом установлен электронный счётчик. Он показывает, сколько дней осталось до олимпиады с точностью до секунды. А осталось, друзья мои, чуть более четырёхсот дней. С точностью до секунды. Интересно, известно ли это чуваку с перфоратором? Впрочем, какая разница? Олимпиада 2014 – явление иррациональное, трансцендентное а значит, как и болото «Коровье Вязло», - реально не существующее.

На этом я, сославшись на плохое самочувствие, позволю себе закончить. Схожу, поищу wi-fi, выпью Смекту и спать. Завтра ждите чего-нибудь про море, безответную любовь и ресторан ОВД-Каприз. А теперь уже слишком поздно, как говорится: «TooLate». Я всё, а Пете хочу сказать, что купил ему в подарок офигенную шмотку. Пусть теперь ждёт моего возвращения. Адьёс. 

суббота, 26 января 2013 г.

Сочи 2013


Я неожиданно поехал в Сочи. С собой я взял Никульшина и двух тёлок. Правда одна из них оказалась его женой, а второй ещё не исполнилось и двух лет, но я не отчаиваюсь. Всё-таки плюс четырнадцать, солнце, море, пальмы заманчиво шелестят своими зелёными “пальцами”, а у подъезда, где, по идее, должен быть грязный сугроб, по-прежнему растёт не расфасованная лаврушка.
В рубашках и шортах идём на какой-то концерт. Чёрт его знает, может, всё и обойдётся. О стройке века отчитаюсь завтра, если повезёт не слечь с приступом акклиматизации. А сейчас уже слишком поздно. Too Late, дамы и господа! Я всё.

понедельник, 21 января 2013 г.

МОСТОСТРОЙОТРЯД.

IMG_0531

Мой брат – латентный инженер.
– А давайте – предложил он – строить пирс не летом, как все нормальные люди, а зимой, когда на озере лёд!
– Грандиозно! – Воскликнул Никульшин. – Ведь так никто не делает! Едем!
– Удивительно, – говорю, – как это гениально и просто! Ведь сваи вбивать значительно удобнее, имея под ногами твёрдое и горизонтальное!

Короче, как говорил Гагарин, поехали! В четверг вечером мы погрузились в специально подготовленный для тяжёлых идиотов Кобрас, и ломанулись покорять сезонную селигерскую мерзлоту. Для этого мы взяли дополнительный выходной за свой счёт и словака Душана, который был призван исполнять роль искушённого зрителя, могущего по достоинству оценить нашу постановку под рабочим названием «Русский мужик способен и на это».
Первая часть плана состояла в следующем: приехать на Селигер, взять у Жени шнек для бурения лунок, проехать ещё тридцать километров до нашего отеля «ШалашКамыш», лечь спать, опохмелиться и приняться за работу.
– Сколько будем ехать? – Спросил Душан.
– Это ДОРОГА. – Ответил Илья. – Зачем загадывать? Всякое может случиться.

Но всё началось хорошо. Долетели за пять часов, обгоняя фуры и местных таксистов. Прибыв в три часа ночи, разбудили Женю. Он вышел к нам на мороз, гордо воздев к небу заспанные глаза и неся на вытянутых руках выкованный эльфами шнек. Мы, преклонив колени, приняли дар. Прибыв к месту стройки, выпили бутылку Белуги, закусывая белым хлебом и чёрной икрой. Казалось бы, на этом рассказ можно и закончить, – жизнь удалась! Но, к сожалению, утром Душан всё испортил:
– Когда уже будем строить? – Спросил он.

Неискушённому словаку пришлось объяснить, что в России до сих пор не открылся Мега Молл «Мир четырёхметровых свай» и поэтому «кругляк» нужно заказывать на вырубке где-то в глубине дремучего зимнего леса.
Окей, – сказал Душан, – так чего же мы ждём?
И снова пришлось объяснять, что мы ждём моего брата Илью, который в данный момент пытается своим дыханием отогреть насквозь промёрзшую бензопилу – извечную помощницу тех глупцов, что время от времени решаются бросить вызов суровой русской природе.

Через час худо-бедно выехали. По указанию Ильи свернули с шоссе в лес.
– Вот – сказал мой брат – через пять километров будет деревня Дроздово, а там и до вырубки недалеко. Латыши работают. В Латвии им лес валить не разрешают, вот они сюда и тянутся.
Но километров через десять стало ясно, что искомое Дроздово находится совершенно в другом месте. Меж тем дорога стала узкой, как талия Людмилы Гурченко, а следы человеческой деятельности полностью исчезли.
– Пора, – говорю, – разворачиваться. Топливо на исходе. Скоро можем пройти точку невозврата.
– Ну что же, – сказал Илья, – это дорога. Всякое может случиться. Поворачивай оглобли!

Если вам не приходилось разворачивать пятиметровый Кобрас на талии Гурченко, то ведь не всем так везёт. Короче, с грехом пополам, цепляясь лебёдкой за ёлки, нам удалось повернуть «избушку» к лесу задом, а к АЗС передом. Решили ехать в город, чтобы заправиться и купить болты вперемежку с шайбами, гайками, топором, водкой и пятью банками тушенки. То есть приобрести всё, без чего магия мостостроителей не работает.

Тридцать километров туда, тридцать обратно и мы снова оказались в лесу. На этот раз Дроздово нашлось там, где его и следовало искать с самого начала. На вырубке нас встретила тётя-управляющая. Она была по-осташковски ленива и груба одновременно.
– Чего вам? – Спросила тётя, приняв боевую стойку хорошо выдрессированной овчарки.
– Нам бы – говорю – два-три куба мелкого «кругляка».
– «Фишку» не дам! – Предложила она.
– Хорошо, – согласился я, – сами увезём, а распилить есть кому?
– Некому у меня пилить! – Ответила тётя и почесала задней лапой за ухом.
– Дайте – говорю – хоть одного завалящего латыша с бензопилой. Вон у вас их сколько! Латыши – они же ведь для всех, а не только для вас одной!
– Пилить некому, везти некому, а стоить будет четыре тыщи за весь объём. – Сказала тётя, и двинулась в недра строительного вагончика, унося в пасти огромный калькулятор.

Короче, договорились. Достали отогретую горячим Илюхиным дыханием бензопилу, подтянули цепь, стали пилить. Пила у нас старая – с одышкой. Пилит медленно, но зато криво. За час сделали четыре заготовки и стали грузить их на багажник Кобраса.

IMG_0527

Кобрас – боевой автомобиль, многое повидал. Но брёвнам, по сто килограммов каждое, был всё же удивлён, о чём доложил скрипом багажника и характерным креном на левый борт. Сочувствуя, видимо, его мучениям тётя вышла из своего вагончика и прорычала что-то вроде:
– Сейчас можете не платить. Вернётесь за второй партией, тогда и рассчитаемся. Полагаюсь, господа, на вашу честность.

Обратно поехали, что называется, пешком. Скорость была такая, что нас обгоняли даже мыши-полёвки. Мнут пятнадцать всё было нормально, пока Кобрас не начал вибрировать и громко стучать чем-то снизу в пол.
– Всё, – сказал Илья, – Стоп машина!
– Как думаешь, – спросил Никульшин, – что это?
– А чёрт его знает. – Ответил Илья. – Дорога есть дорога. Всякое может случиться.
– Давай, – говорю, – для начала сбросим балласт и посмотрим, что изменится.
– Ладно. – Душан открыл дверь. – Только скажите, куда идти. А то я не знаю дороги.
Но вместо Душана всё же решено было сбросить брёвна. Мы остановились у помойки, отстегнули реперы и, превозмогая боль в натруженных за день мышцах, стали сбрасывать в глубокий снег с таким трудом добытые сваи. Не знаю, лежат ли они там до сих пор или какой-нибудь деревенский мужик уже нашёл им достойное применение, знаю только, что Кобрасу это не помогло. Как выяснилось, лопнул опорный подшипник карданного вала.
– Вот, Душан, – сказал Илья, – видишь, в каких условиях приходится жить. Сталь не выдерживает, а люди продолжают борьбу!

Продолжать же борьбу было решено следующим образом. Первым делом, тихим ходом добраться до ШалашаКамыша. После, вызвонив из города Женю, чтобы привёз нам запчасти для Уазика, раскопать сам Уазик, скрытый под метровым слоем снега. Пообедать. Подготовить площадку, высверлить лунки. Встретить Женю, починить Уазик и снова лечь спать. Наутро предстояло вернуться на вырубку верхом на «Козле», чтобы увести из-под тётиного носа ещё несколько брёвен.

Когда площадка была почти готова, а первая лунка высверлена, Никульшин бросил инструмент и произнёс:
– Я так не играю! Мы не там делаем пирс!
– Уверен? – Спросил я.
– Absolutely. – Ответил он и пошёл встречать Женю.

Женя с понтом приехал на такси, успев захватить с собой цилиндры сцепления для Уаза, мотыля для рыбалки и надежду на Добрый Завтра. Мы с Душаном откопали Уазик. Илья, проведя под машиной четыре часа, смог её починить, а потом даже завести. Всё складывалось неплохо. Трудности преодолевались по мере поступления, и мы практически не выбивались из графика. Смущала только необходимость выбора новой площадки для пирса, но Голоса сказали Никульшину, что её нужно делать там, где клюёт плотва. В общем, разобрались. И так как чёрная икра кончилась, – закусили красной и легли спать. Но тут начались настоящие проблемы.

Ночью во всей деревне отключили свет, и наши обогреватели перестали излучать тепло, а мои носки покрылись инеем. Как позже выяснилось, без электричества эти радиаторы не работают. Думаю, когда температура в помещении приближается к нулю, тут недалеко и до мужеложства, но бог миловал – видимо, мы слишком устали.

Утро встретило нас ярким солнцем и морозом в двадцать два градуса. Промёрзшие за ночь рёбра угрожающе хрустели. Горячий чай застревал в глотке ледяной пробкой. Мотыль сдох.
– Уазик не заводится. – Доложил Илья. – Слишком холодно.
– Мы можем что-нибудь сделать? – Спросил Никульшин.
– Если мотыль воскреснет, построим скит. – Ответил Илья и пошёл собирать вещи.

Таким образом, мы перешли к решающей фазе возведения пирса под названием «Экстренная эвакуация в Москву». Полярная станция ШалашКамыш была законсервирована и опечатана. УАЗ остался врастать в грунт. Кобрас погрузили на эвакуатор и отогнали в Осташков. Наше грандиозное сооружение, показавшись на мгновение в Мире Вещей (вот ещё одно название для гипермаркета), снова укрылось в розовом тумане Мира Прекрасных Нереализованных Идей Двадцать Первого Века.

– А как мы поедем домой? – Спросил Душан.
– На автобусе до Твери, – ответил я, – а дальше на поезде.
– А автобусы сегодня ещё будут? – Уточнил он.
– Конечно! – Уверил нас Илья. – Они тут постоянно ходят!
– Сегодня рейсов больше нет. – Сказала девушка в кассе.
– Как нет? – Возмутился Никульшин, потрясая мобильником. – Должны быть! Я их в Интернете видел!
– Дорога – есть дорога. – Успокоил его Илья. – Всякое может случиться.

Но автобус всё же нашёлся. Он прятался за углом здания железнодорожного вокзала и тихо по-кошачьи урчал дизельным двигателем. На его лобовом стекле отчётливо читалось непонятное Душану, но хорошо знакомое нам слово «Тверь».

В столицу региона прибыли в двадцать сорок пять.
– Через пятнадцать минут – намекнул Илья – даже пиво продавать перестанут.
– Так это же совсем скоро! – Воскликнул Душан и стал заламывать руки.
- Да, – сказал Илья, – писькин закон номер два.
– А первый какой? – Уточнил Никульшин.
– Первый – это про водку.

Но мы всё успели. Погрузились в скорый – номер сто сорок три, имея полные подолы водки, коньяка, сельди под луком и яиц под майонезом. Короче, эвакуация шла полным ходом. Наш поезд летел в Москву со скоростью удачной шутки изредка съезжая на обочину, чтобы пропустить вперёд того или иного Сапсана. Ведь детям Siemens неведомо это резкое слово – «ждать».

Я смотрел в окно. Подмосковную природу заметало. Я представлял себе, как промёрзший до шатунов Уазик снова обрастает метровыми сугробами, как сиротливо краснеет Кобрас, брошенный на обочине. Как стремительно остывают покинутые нами комнаты, и как тётя-управляющая, обнаружив знакомые брёвна в двух километрах от своего вагончика, лает матом, проклиная тот день, когда из мира исчез последний честный человек. А латыши время от времени подсыпают ей сухого корма в миску и сочувственно молчат. Они-то знают, что дорога – есть дорога и всякое может случиться.

IMG_0540

IMG_20130119_144619                 IMG_20130119_145048

воскресенье, 13 января 2013 г.

УЧИТЕЛЬ и УЧЕНИК.



– Здравствуйте, Учитель. – Произнёс путник, стаскивая со спины тяжёлый рюкзак. – Нелегко к вам добраться.
– Я уже сорок лет никого не учу. Я тебе не учитель. – Ответил монах и снова закрыл глаза.
– Пока нет, но вы можете им стать. – Возразил путник и устроился в тени сакуры.
– Почему ты решил, что я стану твоим учителем? – После небольшой паузы спросил монах и приоткрыл один глаз.
– А почему бы и нет? – Удивился путник.
– И чему, по-твоему, я должен научить тебя? – Монах открыл и второй глаз.
– А это, Учитель, только моё дело. Простите, но этого я не могу сказать. – Ответил путник.
– И как же я должен тебя учить, если не буду знать чему ты хочешь научиться? – Монах пошарил рукой вокруг и нашел свои очки.
– Я много слышал о вас, Учитель. Я слышал, что вы можете научить даже тому, чего не умеете сами. И если вы настоящий учитель, то научите меня всему, что требуется. – Ответил путник.
– Требуется для чего? – Уточнил монах, пристально разглядывая путника сквозь толстые мутные стёкла.
– Требуется для того, чтобы я познал то, что должен.
– Согласись, – рассудил монах, – что ты ставишь передо мной очень сложную задачу. Практически неразрешимую.
– Настоящий Учитель с такой задачей справится. – Парировал путник. – Я уверен. И потом, Настоящее обучение всегда сложнее для учителя, нежели для ученика. Ибо научиться всегда проще, чем научить.
– И как, ты думаешь, я буду тебя учить? – Напоследок спросил монах.
– Так, как сочтёте нужным, разумеется. – Смиренно ответил путник. – Учитель здесь вы.
– Что же, тогда приступим. – Произнёс монах, поднимаясь на ноги. – Первым делом, мой Ученик, тебе придётся научиться летать. – Сказал он, подошёл к краю утёса и прыгнул вниз.