вторник, 14 сентября 2010 г.

Анонс.



Привет всем, кто читает мой блог, а особенно тем, кто обладает привлекательной внешностью. Несмотря на то, что мне далеко не всегда ясны мотивы, заставляющие того или иного человека увлекаться чтением моих постов,  я почему-то уверен, что многие ждут продолжения рассказов из серии ПВС. Так вот, должен предупредить вас, что на какое-то время я прекращаю их публикацию. Сейчас материал находится в стадии доработки, и не может быть представлен публике. Надеюсь, что никто из вас не станет спешить с удалением HANURа из вкладки «избранное», как минимум, до появления новых глав. «За кефир отдельное спасибо всем», и до скорой встречи.

четверг, 9 сентября 2010 г.

7. ПВС. Дима Б (не Билан).


Люди, носящие имя Дмитрий, бывают двух типов. Считайте так, что если Вас зовут Митей, то вы, безусловно, относитесь к первому типу, а если – Димой –  то ко второму. В чём разница, объяснить не берусь, но эта разница всегда налицо. С первого взгляда, Димы и Мити похожи, как два пальца на одной руке. При ближайшем же рассмотрении, всегда становится ясно, что первый – безымянный, в то время как второй – указательный. Так или иначе, Диму Б никто и никогда не рискнул бы прилюдно назвать Митей. Максимум, чего можно было ожидать от досточтимой публики –  это уважительное «Димон». А уважать его было за что. Человека, который бы так простодушно и обильно врал, я не встречал ни до, ни после одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

Все люди, более или менее умело, врут друг другу. Некоторые граждане умудряются запудрить голову даже себе. Сетями же Диминой лжи, казалось, можно было опутать самих богов. Уже много прекрасных восторженных слов писатели всех мастей посвятили лжецам, но последние продолжают целеустремлённо нести свой крест, снова и снова заслуживая, так сказать, право стать героями того или иного рассказа. Диме Б это право досталось тяжким, изнурительным трудом хитреца, вруна и заправского менялы.

Когда у вас есть цель – дело за малым. Говорят, что один человек в течение пяти лет превратил обычный ластик в частный дом путём последовательного обмена. То есть он променял ластик на карандаш, карандаш на ручку, ручку на блокнот, блокнот на книгу и т.д. В итоге получился дом. Этот человек нашёл настоящее применение своему таланту, и обрёл искомое. Дима Б таких целей перед собой не ставил. Дима менялся вещами совершенно бескорыстно, считая сам факт обмена заветной целью своего существования. Как фанатичный учёный, работающий над сложнейшей формулой протеина, сотворял он безумные цепочки всевозможных обменов, поражающих своей красотой и бессмысленностью.

Диме можно было принести старые часы и обменять их на электрический автомобиль, который, по его словам, папа вот-вот должен был привезти с дачи. Потом, когда автомобиль так и не появлялся, оказывалось, что часы давно «ушли», зато в качестве компенсации можно получить картридж со ста одной игрой для «Денди». Ему не приходило в голову, что этот кульбит легко состоялся бы на условиях – картридж за часы. Но именно враньё про электромобиль  превращало нехитрый процесс обмена в произведение искусства! В итоге Дима оставался и без часов, и без картриджа, но с чувством полного удовлетворения от реализации божественного замысла.

Должен напомнить, что те времена были похлеще других. Зачастую достать какую-либо вещь было не под силу даже взрослому человеку. Хлеб, муку, мясо и водку  найти было можно, но лишь в том случае, если вы располагали хорошим нюхом и талонами на их приобретение. Если же кому-нибудь приходила в голову шальная мысль отыскать, скажем, моток синей изоленты, медную трубку для изготовления пугача или серый противогаз, то здесь старателя ждало разочарование – талоны на эти изделия не выдавались. И в таких вот невыносимых условиях Дима работал своеобразным коммутатором. Сам он практически ничего не имел, но у него частенько находилось то, что было нужно именно вам. Умело используя стекающие к нему потоки всевозможного хлама, Дима смешивал их наподобие красок, чтобы явить, в конце концов, миру очередной шедевр абсурдного обмена.

Например, для того, чтобы идея Большой Охоты перешла в мир вещей, следовало изрядно попотеть, выменивая у Димы необходимые для изготовления оружия мелочи, с трудом продираясь сквозь прозрачную паутину лжи и туманных обещаний. Половины из того, на что Дима готов был меняться, в принципе, не существовало в природе. Лазерные пистолеты, ковбойские сапоги, летающие велосипеды – были лишь малой частью его фантастического арсенала. Конечно, в глубине души каждый из нас, общаясь с ним, всегда чувствовал подвох. Но удивительный невероятный мир, рождённый его фантазией, был наполнен такими штуками, мечтать о которых уже было большим счастьем.

Однажды в Германии продавались ботинки «Доктор Мартинс». Один человек купил их, привёз домой, и подарил своему сыну. Прошло время, и сын, поступив в институт, отдал их своему нищему сокурснику, который, в свою очередь проходив в них пару лет, привёз ботинки в родной город и оставил в кладовке, предав забвению под присмотром младшего брата. Как-то под вечер, младший брат  извлёк шузы из-под слоя пыли, перекинул их через плечо наподобие коньков, и вышел из дома.

Говорят, что байкер – это состояние души, и тут уже неважно есть у тебя мотоцикл или нет, тем более что мотоциклы, так сказать, на дороге не валяются. В общем, байка у Димы пока нет, но узнать в этом парне байкера сможет, наверное, даже депутат Государственной Думы. Чёрная куртка, скрипучие кожаные штаны, пирсинг и спокойный взгляд повидавшего виды человека, не оставят у вас сомнений, относительно Диминого пристрастия к «тяжёлой» культуре.  А если у кого-то и сохранится неуверенность на этот счёт, то ботинки развеют и её. Ибо за эти ботинки Дима отдал моему брату немецкую пневматическую винтовку.

Иногда мне кажется, что после смерти Дима Б будет лишён возможности посещения райских берегов, впрочем, как и необходимости вечного страдания в преисподней. Вместо этого, Димон будет скитаться по свету в образе седовласого пузатого байкера. И возможно именно вы променяете ему свою душу на какие-нибудь гвозди, битые лампочки, свистульки или томик Заболоцкого. Пока же страшиться вам нечего, ибо бригадир Митяй, по прозвищу Бугор, заботится о здоровье своих грузчиков, одним из которых и является ныне герой этого рассказа.

понедельник, 6 сентября 2010 г.

6. ПВС. Наташа М.




Любовь —  материя тонкая, с коэффициентом прочности что-то около 10-12 кгс. Наташа М, лукаво улыбаясь, просит меня обязательно! только обязательно прийти в этом году на вечер встречи выпускников. Только обязательно. Потом, вяло (как это делают слегка подвыпившие люди), отбиваясь от двух парней (милиционеров при неисполнении), пытающихся затащить-таки ее в тачку,  расспрашивает  меня, как, мол, я там. Мой сумбурный рассказ из пяти слов прерывается возгласом: «Наташа, б-дь, ну сколько можно!». При всей очевидной грубости такого замечания, нельзя сказать, что милиционер Гена так уж неправ.

Мне не нужно особенно напрягать воображение, чтобы в этом вялом колышущемся лице под слоем пошлого грима разглядеть те губы, глаза, тот аккуратный наивный носик, что не давали мне покоя много лет подряд. С третьего по восьмой класс, если быть точным. Наташа М уезжает  веселиться с блюстителями порядка, а я впадаю в философский транс, и звоню своему другу уточнить — какого числа в этом году состоится вечер встречи выпускников.

С Наташей мы дружили. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы забыть не только про еду,  сон и уборку квартиры, но и  про правила умножения дробей и написания частицы «ни». Может быть, именно поэтому я учился так небрежно, а пылесос включал только после того, как мне громко и неоднократно напоминали об этом. Иногда при помощи ремня. Но все мучения были не напрасны. Своей избранницей Наташу М считал каждый второй. Своим избранником Наташа М считала меня. Недолго, правда.

После школы (по вечерам, я имею в виду) мы с Наташей уходили гулять. Мы сидели на крыше землянки, и болтали ногами, разглядывая птиц. Мы залезали на чердак брошенного дома, и  подметали там пол, представляя, что это наше жилище. Мы качались на качелях и молчали. Когда мы ловили взгляды друг друга, мы чувствовали тоскливое жжение в груди, которое чувствовать было неприятно, но которое, как сказала бы Наталья Улицкая, хотелось чувствовать снова и снова. Когда мы как бы случайно друг друга касались, то вздрагивали и отстранялись, боясь, видимо, получить химический ожог. Так это представляется мне сейчас.

Выбор — штука неплохая. Особенно, когда его нет. Но у Наташи он был. Мой голос был ещё так же высок как принципы коммунистической морали, а Наташа уже получила свой новый ярко-красный дизайн — тонкую талию, трудно скрываемую грудь, аристократическую шею и плечи, созданные для того, что сейчас я бы назвал поцелуями. Тогда же, я не очень представлял себе, что это такое, и как это делать. Зато в подобных вопросах проявили завидную осведомлённость мои более взрослые коллеги по мужескому цеху. Сначала Наташа перестала обращать на меня внимание, а потом и я освободил свои мысли от её навязчивого образа. Говорили, что у неё пошло-поехало. Не знаю, но я ей завидовал.

В кабинете физики теперь все по-прежнему. Автоматические шторы не работают — что-то там заедает которую пятилетку, каждая парта гордится встроенными розетками на двенадцать вольт, а Эйнштейн смотрит со стены сурово, почти как Ленин. Буквы греческого алфавита выцвели и стали действительно древними, а лабораторная комната все так же скрывает множество странных и удивительных вещей, таких как паровые двигатели, ареометры, стеклянные компрессоры, амперметры, барометры, модель солнечной системы и зелёную коробку с формулами.

Вечер встречи выпускников закончился в кабинете физики в два часа ночи. Много времени я провёл со своими бывшими одноклассниками и учителями, выпивая водку и уничтожая нехитрые закуски. Не знаю, скольких людей могла бы по-настоящему  порадовать Наташа М своим присутствием на этом празднике, но она так и не появилась. 

суббота, 4 сентября 2010 г.

5. ПВС. Большая Охота. Окончание.


Утром — чуть только взошло солнце — стало светло. Один звонок Вове Б. по телефону, и мы снова в полном вооружении у входа в подвал. За сорок минут до назначенного времени. Момент т.н. истины. Один шаг в темноту, и что-то изменится. Что? А вот и посмотрим. Вова, говорю, пойдем-ка поглядим, где там лучше залечь. И делаю шаг навстречу всему тому, что мерещится мне в жутком черном проеме. Но страха нет. Есть только злость на себя за вчерашнюю трусость, и глупый азарт. Оттого же, что я обманул не только Антона, но и себя  заодно со Вселенной, становится весело. Похоже, мое настроение передается и Вове Б. Он радостно сопит где- то за моей спиной.

«Как ты думаешь, - говорю, - где бы Антон засел?» Вова Б выражается в том смысле, что вряд ли наш противник определит для засады облюбованное им вчера место. Скорее всего - и я соглашаюсь - он выберет дальний угол соседней комнаты, из которого через широкий проем хорошо просматривается не только каждый квадратный метр подвала, но и сам вход в него. Сказано — почти сделано. Крадемся что твои ниндзя. Боюсь только одного — как бы Антон нас не опередил. Но нет. В комнате никого. Темно так, что если закрыть глаза, становится даже светлее.

Распределяем позиции. Антона мы спугнуть не должны. Антон должен войти и затаиться. Антон не будет нас видеть, в то время как наши зрачки к тому времени будут размером с арбузы, а мозг научится фиксировать любое излучение вплоть до инфракрасного. Для меня же важно не просто одолеть противника, а показать, что мои вчерашние вопли «Вован, стреляй!» были всего лишь воплями и не имели никакой связи с испытываемым при этом ужасом. Короче, дальний угол аккурат напротив входа — идеальное место для засады — мы оставляем пустым и приветливо распахнутым, как огромный капкан. Сами же занимаем позиции рядом со входом. Вова Б встает справа от проема, и вжимается в стену полностью с ней сливаясь. Я же ложусь на пол у высокого порога так, что мои лопатки проминают податливую глину, а грудь становится своеобразной ступенькой при входе.

Проходит минут двадцать. Напрягаю зрение, чтобы разглядеть Вову Б., — ничего. Вова, спрашиваю, ты меня видишь? «Нет,  - говорит. - Но, - говорит, - слышу». Договариваемся не шевелиться и молчать, сколько бы времени нам ни потребовалось. Ждём.

И вот когда моя спина уже начинает приобретать форму и температуру глиняного пола, я слышу тихие шаги в соседнем помещении и шипение Вовы: «Идёт». К сожалению, мне ничего не видно. Мешает высокий порог. Но когда Антон ставит мне на живот ногу и постепенно переносит на нее весь свой вес, как он обычно поступает с любой ступенькой, тогда я действительно понимаю, что мы добились своего. Победа состоялась, и спасибо секции спортивной гимнастики за мои крепкие мышцы.

Собственно, всё уже было сделано. Мы наблюдаем как Антон, практически ничего не видя в темноте, идёт в дальний угол комнаты и садится там, в ожидании. Некоторое время мы еще разглядываем его силуэт, пытаясь поверить, что являемся для него абсолютными невидимками. Так проходит еще несколько секунд, а потом я по возможности тихо и буднично, для пущего эффекта, говорю: «Сдавайся, Антон, пришло время платить по счетам, долг крови должен быть уплачен, правда всегда торжествует, а раб восстанет против своего господина».

Эх, до сих пор не могу забыть, как униженно и понуро шелестела модная черная куртка Антона, когда он, выставив вперед клинок, вертелся вокруг своей вертикальной оси, пытаясь понять, откуда исходит мой глас. И вот здесь отдельное спасибо хотелось бы предать реверберации.

Таким образом, через несколько мгновений Большая Охота заканчивается, и мы идем бок о бок, молча переживая случившееся. Говорить в общем-то не о чем. Победителей, как известно, не судят, не отправляют на общественные работы и не обременяют алиментами. Впереди нас ждут вкуснейшие лепёшки, испечённые циничной, а значит очень популярной в наших кругах, бабушкой Антона, ночное купание в озере и ещё четыре года дружбы.

пятница, 3 сентября 2010 г.

4. ПВС. Большая Охота. Начало.


Большая Охота — это один из тех фильмов о будущем, где людям разрешено стрелять друг в друга безнаказанно в течение одного дня раз в год. По крайней мере, так мне запомнилось. Это же название я дал и придуманной мной игре. Оружие — самодельное духовое ружье, стреляющее небольшой пулей из картофеля и длинный двуручный меч, вырезанный из ели. Цель — выжить любой ценой, если ты — дичь, и подстрелить дичь, если тебе выпал сомнительный жребий быть охотником. Такой своеобразный пейнтбол конца восьмидесятых — начала девяностых. Человек, подстреленный из ружья, выбывает из игры на два часа. Игрок же пораженный мечем, идет искать себе другую игру. Большая охота, в общем.

Не знаю уж, кто и когда разработал технологию изготовления духового ружья из доски, велосипедного насоса и резинового жгута, но этот человек однозначно заслуживает упоминания в «Большой Энциклопедии Великих Изобретений, Не Попавших На Страницы Других Энциклопедий»! А его друг, предложивший использовать картофель в качестве заряда, — бесплатной подписки на «Огонек». Сейчас трудно сказать, сохранили ли дети секрет изготовления подобного оружия, но тогда я считал, что этот навык определен генетикой.  Было это, правда, за несколько лет до появления у меня игровой приставки «SEGA MEGA DRIVE 2»! Смешное название.

Изготовлением ружей занимался в основном я. Так же я рисовал деньги, удостоверения, и занимался прочей бюрократией. Был у нас и свой специалист по ковке деревянных мечей — Антон. Участников набиралось до тридцати человек. У всех удостоверения личности с выдуманными именами, отметки о ранге, разрешения на ношение того или иного оружия, нарисованные деньги. Все документально заверено. Отобрать оружие у более слабого соперника невозможно — незарегистрированный ствол по правилам убить не может. Зато его можно обменять на казначейские билеты моего банка. Так-то.

Подвалы. Что мы о них знаем? Ну, во-первых, они находятся под домами. Во-вторых, там тусуются всевозможные трубы, провода и крысы. Это то, что известно каждому. Но помимо этого, в подвалах живет Страх. Дело не столько в том, что, пролезая в небольшое окошечко в цоколе пятиэтажки, вы перестаете получать даже жалкие байты информации, которые обычно так задорно щекочут ваши зрительные нервы. Дело даже не в странном запахе и не в неожиданном прикосновении к вашему лицу дряблой пыльной паутины, сплетенной ушедшим из жизни за несколько дней до вашего рождения Королем Пауков. Дело, наконец, не в жутких навязчивых призраках, давно облюбовавших сырые темные закоулки вашего сознания. Вся штука в том, что, попадая в этот сумрачный затхлый мир, вы оказываетесь в совершенно чужой стране, законы которой неизвестны не только вам, но и вашим родителям. Никому не придет в голову искать своего ребенка, трясущегося от страха, между Плачущей Стеной (за которой, если приложить к ней ухо, слышится тихий стон замурованного в ней вампира) и высоковольтным кабелем, соединяющим трансформаторную будку во дворе с вечерним выпуском Новостей. В этом мире, если Страх, Брезгливость, Здравый Смысл и Указания Старших не останавливали вас, у вас появлялся серьезный шанс заглянуть в черные пустые глаза Вселенной, встретившись с ней один на один. И если фортуна занимала вашу сторону, то вам не приходилось дрожать и шумно сопеть от страха, протискиваясь в издевательски маленькое окошко, —  портал в мир света, звука и хорошей трёпки.

Так везло не многим. Не знаю, было ли это следствием какого-то научного эксперимента, случайной мутацией или редкой болезнью, но мой друг Антон, которого я уже упоминал, совершенно не боялся темноты в целом и подвалов в частности. Поговаривали, что виной тому был мордорский город Череповец, что под Роковой Горой в Вологодской области, где имел несчастье родиться наш герой. Говорили, что в том городе вокруг химических предприятий растет белая трава, кошки ходят задом наперед, а все приезжие заболевают странной болезнью - и превращаются в зомби. Особенно, если закончились суточные.

В тот раз Большая Охота как-то неожиданно быстро перешла в эндшпиль. Охотники за несколько часов настигли «дичь» на заброшенной стройке. Все, кто мог попасть в противника с расстояния в пять метров и в течение двадцати секунд перезарядить оружие, погибли последними. Кто-то пал от меча. В игре остались трое: Я, в одной упряжке с Вовой Б., и Антон против нас двоих - один. К слову нужно упомянуть, что наш противник совершенно не признавал «огнестрельное» оружие и сражался только собственноручно изготовленным мечом. Напоминаю, клинок, пусть и деревянный, выводил охотника из игры совсем. Духовое ружье — лишь на два часа.

Итак, мы с Вовой Б. у входа в недостроенный магазин. Он с одной стороны, я с другой. Из проема появляется очередная понурая фигура — голова опущена, ружье разряжено. Кто убил? Антон. Ясно. Этот солдат не вернется в строй. Входить можно свободно — наткнуться на вражескую картофельную пулю невозможно. Нет у врага картошки. Да и нападать с мечом на двоих сразу он тоже не станет —  Вова Б. фехтовальщик никакой, но внимание отвлекает не хуже ведра с пломбиром. Я же вообще обвешан оружием, что твоя ёлка. Слава богу, сам его произвожу в необходимых количествах.

В общем, понятно, что Антон где-то спрятался и ждет, когда мы разделимся. Проходит полчаса бесплодных поисков, и мы вынуждены прийти к неизбежному выводу, что наш враг в качестве засады облюбовал подвал. Эта мысль пугает нас сама по себе. Один в подвале уже как минимум полчаса! Это невообразимо. Мы, конечно, не признаемся друг другу, но в этот момент Антон представляется нам в виде небольшого такого божества.

Но делать нечего. Подвал так подвал. В конце-то концов, охотники здесь мы. Надуваем щеки, сдерживаем дрожь в коленях. Идем вниз. По лестнице спускаемся осторожно — за каждым поворотом опасность. Но ступени рано или поздно (в нашем случае слишком рано) заканчиваются, и вот перед нами черный провал в обитель Ужаса и Антона. Останавливаю рвущегося вперед Вову Б., чтобы глаза привыкли к полумраку. Разговариваем нарочито громко и небрежно. Мол, хорошо Антону, он тут давно сидит, а мы не видим нихера. «Зажмурься, - говорю, - и сосчитай до десяти».

Пока Вова Б. зажмуривается, я подхожу к проему, пытаясь разглядеть что-нибудь в Черной Бездонной Тишине. Пока Вова Б. считает до десяти — прислушиваюсь. Ничего не слышно, хоть ты щёлкни! Ну, думаю, чего же тут странного? Если человек не боится Белой Бабы и Синей Руки, то и дышать ему, видимо, не обязательно, а уж тем более чихать или шелестеть модной черной курткой. В общем, минуту мнемся с Вовой Б. на пороге, не решаясь что-либо предпринять.

Но одна голова хорошо, а полторы, как выясняется, лучше. «Слушай, - говорит мне Вова Б, - у нас же ружья! Давай туда стрельнём, и все. Если попадем в него, то услышим. Это ж больно! А так он в темноте нас быстро обработает». Соглашаюсь, хоть и понимаю, что противник как раз и ждет, когда мы разрядим свои однозарядные стволы. Но чтобы выстрелить в Антона, нужно хотя бы знать, какое из десятка черных пятен, видимых с порога,  включает в себя его тело. Делать нечего — порог перешагнуть придется. Вперед!

Гильотина — неплохая штука. Особенно когда ее выставили в музее, а вам удалось выцыганить бесплатный билет. Засунуть же голову в отверстие, ожидая, что в любое мгновение ее могут освободить он необходимости распоряжаться телом, — пожелать можно лишь какому-нибудь Единороссу. Конечно, вы можете напомнить мне, что здесь мы имеем дело с деревянным мечом. Совершенно верно. Но не стоит забывать, что при всем при этом, речь идет о настоящей голове! Притом – моей.

Но все проходит гладко. Я заглядываю в проем, а моя шея по-прежнему ощущает лишь собирающиеся в прохладные ручейки капельки суеверного страха.  Оглядываю помещение. Смотрю направо — ничего. Смотрю налево, смотрю налево, смотрю налево – из  крохотного окна у дальней стены, метрах в двадцати, струится голубоватый свет. Глиняный пол и грязные стены отражают плохо, но на фоне бледного замогильного свечения явственно виден человеческий силуэт. Антон стоит в двух метрах от меня, прислонившись спиной к стене. Он смотрит вперед (я начинаю различать его профиль), клинок держит вертикально, прислонив его ко лбу.

Не знаю, что случилось раньше — мой крик или выстрел. Страх, азарт, радость близкой победы и снова страх вынудили меня, по-девчачьи визжа что-то вроде: «Вован,  он здесь, стреляй, Вован!», — разрядить ружье и два пистолета в туманный силуэт моего друга и врага Антона. Вова Б. сделал то же самое. Не знаю точно, сколько картофельных пуль попало Антону в лицо. Он утверждал потом, что две. Но единственное, чего мы добились тогда с моим напарником, это шелест модной черной куртки, когда Антон резким движением приложил ладонь к атакованной щеке. К его чести сказано уже достаточно много, но мне кажется, не лишним будет добавить, что картофельная пуля выпущенная из моего ружья, разбивала лампочку с расстояния в три метра. А ружье Вовы Б., оснащенное дополнительными эластичными элементами, было способно выпустить заряд, угрожавший целостности бутылки из-под пива.

Но радовались мы недолго, ибо за этим не последовало ровным счетом ничего. Когда я, перезарядив оружие, снова вгляделся в темноту, знакомого силуэта там уже не было. Несколько секунд мы с Вовой Б. еще помялись на пороге, а потом, преследуемые позором победы, побрели наверх — подсчитывать потери и обсуждать планы на завтра. Ведь Большая Охота еще не закончилась. Многие, включая Антона, были только ранены, т.к. их вывел из игры не клинок соперника, а всего лишь духовое ружье.

Вечером сходка. Обсуждаем подробности игры: незарегистрированные стволы, споры насчет того, кто в кого раньше выстрелил, кто сильнее -  Рембо или Сталлоне, ну и т.д.  В игре осталось человек восемь. Договариваемся о реванше — утром, в одиннадцать часов, на той же стройке. Родители загоняют нас домой — впереди котлеты с пюре, компот, мыть ноги и спать. И если с котлетами и пюре все проходит более или менее благополучно, то вот оказаться в цепких лапах Морфея никак не удается. Превосходство Антона и бессилие перед собственным страхом заставляют крутиться с буку на бок и мешают бабушке уснуть. Через час понимаю: что-то действительно придется сделать. Еще через минуту —  план готов. 

продолжение следует...