понедельник, 17 сентября 2012 г.

ДЕКАБРИСТЫ. 4. оформление.

Глава четвертая. Оформление.

Лена была очаровательна. В каком-то смысле. Мы сидели за обычными школьными партами в «Класс-Группе» и чего-то ждали. Какие-то отмороженные участковые, скучившись за одним столом, что-то писали, как позже оказалось – липовые протоколы. Радист куда-то исчез, Илья пытался спать, Герман созерцал. Кто-то негромко беседовал. Директор по развитию Фёдор Николаев умудрился развалиться на стуле, словно в кресле. По слегка удивленному выражению лица было видно, что он, к его великому сожалению, трезвеет. И тут появилась Лена.

Я оглядывал помещение, силясь сопоставить услышанные мной в автозаке голоса с конкретными людьми, когда скрипнула входная дверь и в «Класс-Группу» вошла заспанная женщина в серой ментовской куртке без каких-либо знаков отличия. Женщина вошла тихо и даже как-то робко, но все в комнате заметно оживились. Участковые подобрались, «пасший» нас дежурный вытянулся, и даже директор по развитию Фёдор Николаев сел прямо. Женщина сделала неопределённый знак рукой, который все без исключения поняли, как «сидите, сидите, не вставайте, не стоит беспокоиться». Сначала она подошла к участковым, просмотрела написанные ими протоколы, сказала, что так не годиться и стала диктовать новый текст. Закончив с ними, она начала подходить по очереди ко всем партам, за которыми коротали время задержанные, и задавать вопросы. Делала она это так. Встав перед партой, она присаживалась на корточки, клала лист бумаги на стол, робко заглядывала в глаза снизу вверх и устало произносила без вопросительных интонаций:

– Мальчики, давайте побыстрее, ладно. Имя, фамилия, адрес… ладно. Все же взрослые люди, да. А вот вопросы не нужны, не будьте детьми, хорошо? Так что имя, фамилия, адрес…

Когда она подошла к нам, всё повторилось.

– Мальчики, давайте, хорошо? Имя, фамилия, адрес. Боже мой, как я устала.

– Простите, – сказал Илья, – а вы, собственно, кто?

Женщина как-то нежно по-матерински посмотрела на Илью, при этом по её лицу, что называется, пробежала тень страдания. Она печально вздохнула и произнесла:

– Ребята, давайте без этого. Я так устала. Ну, же имя, фамилия, где живёте…

– А почему, – говорю, – мы должны вам всё это рассказывать? Вы, к примеру, не представились.

– Слушайте, ну ведь взрослые же люди, а? Давайте побыстрее, пожалуйста. У меня двое детей дома. Давайте, я записываю.

– А у меня – подключился Федя из своего «кресла» – дома собака негуляна. И что?

Женщина повернулась к Феде и изобразила на этот раз настоящую гримасу боли. При этом её куртка слегка распахнулась и стали видны: форменная серая рубашка и галстук.

– Молодой человек, – обратилась она к Фёдору, – имейте совесть!

Пока Федя пытался осмыслить услышанное, она продолжила:

– Мальчики, прошу вас, давайте заканчивать. Имя, фамилия, где живёте…

– Кто вы? – Илья поднялся из-за парты, подался вперёд и по-военному отчеканил. – Ваше звание, должность, имя!

– Ну, зачем вам это? Что вы с этим будете делать?

– Как вас зовут? – Спросил я мягко.

Женщина две секунды молча смотрела мне в глаза, а потом тихо и немного стыдливо произнесла:

– Лена.

Здесь будет уместно отвлечься и рассказать немного про Илью. Илья мой брат. Младше меня на пять с половиной лет. Отцы у нас разные, так что генетически мы братья лишь на пятьдесят процентов, что далеко не всегда заметно. Так вот, мы оба довольно агрессивны и прямолинейны. Существенная разница в том, что Илья не обладает тем сонмом комплексов неполноценности, которые по наследству достались мне. Иногда мне кажется, что я унаследовал от обоих своих родителей все худшие их черты. Илья избежал этой участи. Наш дядя, мамин брат, (бывший следователь Рижской милиции, ныне латышский адвокат) как-то сказал: «Артём – он сложный, а Илья – он п… правильный».

Был, к примеру, такой случай. Гостил я в деревне у потомка поволжских немцев Владимира Никеля. Никель работал строителем. Сооружал срубы, чинил сараи, правил заборы и все это с немецкой чёткостью. Его отец воевал в Красной Армии, его дед не знал, что такое «ферштейн». По соседству с Никелем обитал егерь по кличке Нацист. Ничего такого, обычный егерь. Так вот, девятое мая, я в своё удовольствие работаю у Вовы в гараже. По пыльной дороге волочится пьяный в слюни Нацист. Его обширное тело облачено в тёплый камуфляжный комбинезон. Увидев Никеля, Нацист говорит следующее:

– Зна-ачит так. Никель, я вернусь через двадцать минут, поляна должна быть накрыта. Ты меня понял? Ты мне должен, немчура поганая.

– Ладно тебе, – Вова примиряюще разводит руками, – чего ты опять? Чего я тебе должен?

– Мой, блять, отец воевал. Ты понял? Ты мне должен.

– Ну, так и мой воевал. Вместе с твоим.

– Короче, я приду, поляна должна быть накрыта. Иначе пиздов огребёшь.

– Слушай, ну зачем всё это? Ведь каждый год одно и то же!

Вижу, начинается драка. Причём, Никель пятится, а Нацист наседает. Вижу, как Нацист наносит первый удар. Вова пятится. Нацист бьёт снова. Вова не реагирует. Как действовать в подобной ситуации, я не знаю. Они соседи, я – гость. Они деревенские, я – городской. Они знают друг друга всю жизнь, я вижу их, можно сказать, в первый раз. Конфликт развивается. Я стою в двух метрах в полной растерянности. Вдруг резко распахивается калитка, из неё вылетает пуля, чем-то напоминающая моего младшего брата. Худой, как бамбуковая удочка, Илья валит Нациста в придорожную канаву и наносит ему серию точных ударов в лицо. Из канавы доносится слабый жалобный голос:

– Илюха, ну хорош тебе. Ну, хватит. Илюха, хорош.

– Будешь ещё? – Спрашивает Илья, держа кулак перед лицом егеря.

– Нет, нет, слезай. Всё уже.

Илья поднимается, стряхивает с себя пыль, разворачивается и уходит за калитку. Я смотрю на всё это так, как будто происходящее транслируется с экрана телевизора. Никель сочувственно улыбается глядя, как Нацист выбирается из канавы. Егерь поправляет комбинезон, утверждается на пьяных ногах и уходит в направлении магазина. Метрах в пятидесяти у колодца он останавливается и кричит:

– Ты меня понял, Никель! Вернусь через двадцать минут! Чтоб поляна была накрыта!

Не так давно Вова Никель иммигрировал с семьёй в Германию. Интересно, как теперь развлекается Нацист девятого мая?

Короче, мы сказали Лене всё, что требовалось. Атмосфера полицейского участка подействовала на нас должным образом. Мы устали, протрезвели и были почему-то уверены в скором освобождении. Полицейские были мрачны, суровы, но вежливы. С одним из них (здоровенным типом лет сорока) у меня произошёл такой, например, диалог:

– Сдавай ремень, – сказал суровый мент, – сумку, мобильник и шнурки.

– А извините, – говорю, – не помню, чтобы разрешал вам обращаться ко мне на «ты».

– Вы совершенно правы, – парировал он, – приношу свои извинения. Вам придётся сдать сумку, мобильник, ремень и шнурки. Таковы правила.

Нас продержали в «Класс-Группе» около двух часов. Оказалось, что автозак привёз в отделение двадцать восемь человек. Самому старшему из нас, депутату городского поселения Антону Стешенко, было тридцать пять лет. Самому младшему «неизвестному солдату» лет пятнадцать. Среди нас странным образом обнаружилась девушка Настя. Как выяснилось, она добровольно села в автозак, последовав туда за своим парнем Сашей. Саша, в свою очередь, оказался архитектором по фамилии Зальцман. Интересно, задумались ли менты, проглядывая документы, как в одной камере очутились сразу столько архитекторов, тридцать три процента из которых евреи?

Я преподаю в МАрхИ архитектурное проектирование с четвёртого года двадцать первого века. За время работы преподавателем, я умудрился снискать (а точнее, снискнуть) себе некоторую известность. В основном она связана с амплуа честного парня, трепла и мудака. В итоге получилось так, что коллеги, которых я уважаю за профессионализм и открытость, проявляют ко мне искреннее участие. Те же, на кого я навесил штамп «некомпетентен» (а таких большинство), со мной просто не здороваются. Я считаю это успехом. С Сашей в МАрхИ мы знакомы не были. Он не попал ни в категорию моих сокурсников, ни в категорию моих студентов. Тем приятнее было познакомиться в камере.

Наша перекличка выглядела примерно так. Полицейский зачитывал фамилию из списка, а потом искал взглядом откликнувшегося.

– Могилевский!

– Здесь. – Отвечал Герман.

– Иванкин!

– Есть такой. – Отвечал Илья.

– Азаров!

– Здесь. – Отвечал Артём.

– Николаев!

– Имеется. – Отвечал Федя.

– Черников!

– Я. – Отвечал я.

– Заль… зар… зальц…

– Зальцман! – Выкрикивал Саша.

– Зальцман! – Повторял мент.

– Здесь! – Добросовестно отвечал Саша.

Нас заставили сдать личные вещи: сумки, книги, часы, телефоны, ремни, галстуки и шнурки. Всё остальное оставили. Правда, среди нас оказался человек под названием Котов, который вместе с личными вещами умудрился сдать собственное достоинство, при этом изловчившись пронести в обезьянник телефон с интернетом. Он пытался заискивать с ментами:

– Понимаете, я представитель молодёжной партии такой-то (не помню название), это как Единая Россия, только для молодых.

Полицейские смотрели на него с презрением. Никто из них, как выяснилось позже, не голосовал за Единороссов.

Нас посадили в клетку. Не знаю, на скольких человек рассчитан стандартный обезьянник, но двадцать восемь особей репродуктивного возраста помещаются в нём с трудом. Насте уступили место на скамейке. Саша примостился рядом. Герман сел на пол в углу и предался медитации. Мы с Ильёй и Федей затеяли оживлённый спор о будущем России, прижавшись к решётке. Артём и Антон присоединились к нам. Котов сосредоточенно молчал. Небезызвестный микроблогер Бушма постил что-то в твиттер. Радист, мы видели его по другую сторону решётки, что-то кричал в телефонную трубку. Телефонный аппарат висел на стене напротив поста дежурного. Радиста сопровождали двое полицейских. Они беспрестанно зевали. Вдруг рядом со мной какой-то рыжеволосый парень схватился за живот и начал стонать. Сначала тихо, а потом всё громче. Разговоры смолкли. Герман открыл глаза. Бушма нажал «сэнд». Котов неожиданно вскочил.

– Что с тобой? – Спросил Котов. – Тебе плохо?

– Скорую. – Простонал рыжеволосый. – Почка…

4 комментария:

  1. Очень интересно, просто замечательно...Спасибо, Артем)) –" Заль… зар… зальц…" это напомнило мне, как в мединституте на первом курсе преподаватель по биохимии вызывала меня к доске, я тоже , стараясь прервать ее мучения, громко называла себя и шла отвечать))

    ОтветитьУдалить
  2. Ответы
    1. Хотелось бы)) Все-таки, "Зальцман" более удобоваримая, чем была моя...))

      Удалить
  3. Спасибо, Артём. Всё это напомнило мне, как... эээ...

    Очень рад за Герамна, который в этой серии наконец поправился и перестал заикаться.

    ОтветитьУдалить