среда, 5 марта 2014 г.

Трудно быть в зале.



«- А что, если бы можно было изменить высшие предначертания?
- На это способны только высшие силы...
- Но все-таки, представьте себе, что вы бог...
Будах засмеялся.
- Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!
- Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу?
- У вас богатое воображение, - с удовольствием сказал Будах. - Этохорошо. Вы грамотны? Прекрасно! Я бы с удовольствием позанимался с вами...
- Вы мне льстите... Но что же вы все-таки посоветовали бы всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?..
Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Кира жадно смотрела на него.
- Что ж, - сказал он, - извольте. Я сказал бы всемогущему: "Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".
- И это все? - спросил Румата.
- Вам кажется, что этого мало?
Румата покачал головой.
- Бог ответил бы вам: "Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими".
- Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.
- Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.
Будах перестал улыбаться.
- Накажи жестоких, - твердо сказал он, - чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.
- Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг
никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.
- Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди
получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
- И это не пойдет людям на пользу, - вздохнул Румата, - ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду
впредь кормить и одевать вечно.
- Не давай им всего сразу! - горячо сказал Будах. - Давай понемногу,
постепенно!
- Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.
Будах неловко засмеялся.
- Да, я вижу, это не так просто, - сказал он. - Я как-то не думал раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, - он подался вперед, - есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!
Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая
гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех
экваториальных спутниках...
- Я мог бы сделать и это, - сказал он. - Но стоит ли лишать
человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?
Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:
- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
- Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. - Я не могу этого сделать.
И тут он увидел глаза Киры. Кира глядела на него с ужасом и надеждой».

Аркадий и Борис Стругацкие. Трудно быть богом.




Сходил, называется, в кино. Сразу скажу, что как только слышу слово «гений», то испытываю потребность сплюнуть в неподходящее для этого место. То есть куда угодно. Ничего не поделаешь — воспитание.

Мне, разумеется, говорили, что Алексей Герман гений. Но, думал я, ведь и Михалков был гением! И Тарковский гений! А кто-то мне даже рассказывал, что Тарантино, Джармуш, Фон Триер, Франсуа Озон тоже считаются гениями, и стоит только досмотреть до конца их фильмы, как король тут же перестаёт быть голым и прекращает раздражать откровенностью собственных форм, призванных сокрыть отсутствие глубокого (а, стало быть, труднодоступного зрителю) смысла.

Честно говоря, у меня этого почти никогда не получалось. Король как был голым, так и оставался им вплоть до финальных титров. На этом фильм, как правило, заканчивался, и я уходил в меру разочарованный бухать в Последнюю Каплю.

Дело в том, что до просмотра «Трудно быть Богом» я был (и остаюсь) приверженцем старой голливудской школы, где герои однозначны и выпуклы, злодеи безумны, а силы добра побеждают не числом и напором, а врождённой способностью вопреки всему обращать зло себе во благо. Я фанат фильмов «Терминатор», «Властелин колец», «Смертельное оружие», «Полёт Навигатора», «Назад в будущее», «Звёздные войны», «Железный человек» и т.д. Мне казалось (и кажется), что кино — это шоу, призванное развлечь меня как после тяжёлой утомительной работы, так и заместо оной. Ошибался ли я? Не уверен.

Прежде, чем идти на «Трудно быть богом», я посмотрел предыдущие фильмы Германа. Не все, конечно, но мне хватило. Понравились ли они мне? Длинный ответ — нет. Короткий — да. Просмотренные фильмы не оставили в моей памяти почти никакого следа, хотя и сильного разочарования не доставили. Почему же я пошёл в кино на этот раз? А вот тут, друзья мои, всё дело в Братьях Стругацких.

Если кто (спаси того Аллах!) не читал одноимённую повесть великих братьев, то я напомню о её содержании тем более, что фильм, как ни странно, ушёл совсем недалеко от заявленного сюжета.

Будущее. Н Земле рай. Чтобы вы понимали, — это почти, как сейчас в Европе, только в бесконечное количество раз лучше. Волшебный город Ленинград. Ковры самолёты, скатерти самобранки и другие чудеса компаний типа «Siemens», «Scarlett» и «Apple». Пионеры осваивают газо-дуговую сварку на кольцах Сатурна, комсомольцы совсем забыли, почему так называются, и ищут собственное призвание на окраинах Космоса. Взрослые особи — все, как один, талантливы и счастливы в работе. Люди здоровы, умны и сильны. Они забыли, что такое болезни и борьба за существование. Они умеют любить спокойно и без оглядки. Они мгновенно перемещаются через миллионы километров к любой из выбранных ими целей. Они шутя сворачивают пространство, и никогда не умирают навсегда. Они давно уже сделались равными богам из древних легенд, которых их предки (т.е. мы) творили по собственному образу и подобию. Люди много столетий живут во Вселенной, погрязнув в собственной безопасности и всесильности, что позволяет им, в итоге, стать наивными, как львы в доисторической саванне. Но ведь существуют другие миры и другие цивилизации, такие, как, например, бывшая провинция Эсторской империи, а теперь почти самостоятельное королевство — Арканар.

Речь идёт о далёкой планете, где живут генетически схожие с нами граждане, обнаруженные Человечеством на стадии глухого тёмного средневековья. Среди них работают разведчики (прогрессоры) из Земного Института Экспериментальной Истории, одним из которых и является герой данного повествования — благородный дон Румата Эсторский (Леонид Ярмольник), коего на родной Земле друзья зовут просто Антоном Константиновичем Малышевым тридцати пяти лет отроду.

В Арканаре этот благородный дон (хотя, никакой, разумеется, не благородный, и уж тем более — не дон) живёт в собственном доме, прикрытый легендой, разработанной наивными землянами. Антону (в дальнейшем для удобства будем звать его просто Ярмольником), как и любому добропорядочному «льву», запрещено убивать себе подобных. Впрочем, об этом он и не помышляет, т.к. убийство является для него всего лишь абстрактным термином из учебника истории. Ярмольник обучен всем известным человечеству видам боевых искусств, но, скорее, для собственной безопасности (мы помним, что люди того времени должны быть всесильны в любых обстоятельствах), нежели для навязывания собственной воли окружающим. Дело в том, что главный принцип прогрессорства — невмешательство, наблюдение. Ведь люди хотят развить из данной цивилизации новое самобытное человечество, способное вступить в полноценных контакт, вместо того, чтобы эти инопланетяне просто признали землян богами и подчинились им. Что, в каком-то смысле, и происходит.

Дело в том, что средневековые упыри оказываются ровно настолько тупы, чтобы как раз и разглядеть в благородном доне Ярмольнике всесильное божество. Удел Ярмольника — научное наблюдение за бессловесными скотами, «кои ничем кроме анатомии от животных не отличаются и даже превосходят их в беззащитности». Но вместо этого, благородный дон становится полноправным жителем этого «доисторического» мира, начиная постепенно всё более переживать за его (мира) судьбу и судьбы конкретных небезразличных ему людей. Трагедия же заключается в том, что благородный дон Антон Ярмольник Эсторский шаг за шагом становится, наконец, хоть и вовсе не бессловесным, но вполне полноценным скотом. Ибо именно он (устав от фашистского зверства узурпатора Дона Рэбы, и разбитый смертью любимой женщины) устраивает, наконец, ту самую Арканарскую Резню, что послужит в итоге поводом к закрытию программы прогрессорства на всех без исключения планетах. В каком-то смысле Земляне действительно становятся богами, понявшими, что принести пользу зарождающемуся человечеству они могут одним единственным образом — уйти, оставив это человечество в покое со всеми его проблемами и жертвами. Дона Румату усыпляют газом после того, как он успевает убить несколько тысяч человек заодно с самим доном Рэбой, и возвращают на Землю лечиться психически до конца его дней. Но это у Стругацких. Что же у Германа?

Повторюсь, фильм недалеко ушел от сюжета книги, но. На моих глазах из зала в процессе просмотра уходили люди. Они ведь пришли на Стругацких, а получили Германа. Они как-то забыли, что Стругацких нужно читать (в идеале — писать), а не смотреть; в отличие от Германа, — читать которого совсем не обязательно, а вот смотреть нужно. Да, нужно. Через «нехочу». Объясню почему.

Фильм изобилует откровенными жестокими сценами, но лично у меня, как у искушенного зрителя, ни одна из них не вызвала отвращения, достаточного для признания картины непригодной для просмотра. Сцены, как сцены. Кишки, как кишки, говно, как говно. В этом плане ничего нового. Однако фильм всё равно напрягает. Чем? А вот это самое интересное.

Во-первых, в кадре всегда тесно. Здесь тесно героям, животным, реквизиту и самому зрителю. В каждом кадре все предметы (фекалии, женские «прелести», арканарская грязь и т.д.) оказываются очень близко к вашему интеллигентному лицу, что переносится тяжело. Во-вторых, почти всё, что говорят герои, — это невнятное бормотание, доносящееся с разных сторон одновременно. Т.е. разобрать сказанное персонажами очень сложно. Исключение — дон Румата, слова которого всегда отчётливы, спокойны и тихи. В третьих, — сами герои — все, как одни уроды, за редким исключением, типа барона Пампы, дона Кондора, Киры или самого Ярмольника. А в четвёртых, каждый из участников этого средневекового зверства постоянно норовит посмотреть в камеру, как бы заглядывая в кинозал. Мол, ну, чё? Нравится вам наша жизнь? А мы вот ничего, приспособились.

Но самое главное, — это, конечно теснота и духота. В кадре душно. В этом фильме совсем нет воздуха. Герман умудрился создать эффект непереносимой духоты и безумной плотности, сняв черно-белое кино. Единственным «свежим» открытым всем ветрам местом является здесь площадка висельников с гниющими трупами, облепленными рыбьей чешуёй — приманкой для птиц, охочих до человеческих глаз. Просачиваясь сквозь экран, в зал медленно, но неотвратимо вливаются запахи разложения, пота, жареного мяса, мочи, горящего воска, кислого вина, лошадиного навоза и свежей крови. Страдания героев почти незаметны на экране, но вместо них страдаете вы. И вот на этой мысли я бы хотел заострить внимание.

Герман создал картину, в которой герои, жители Арканара, испытывают привычные им, и понятные каждому обитателю средневековья муки. И просто глядя на экран, сложно их пожалеть или им посочувствовать, мол, уроды и уроды, что с них взять. Но стоит посмотреть в зал, на себя самого, и восприятие меняется. Дело в том, что Герман снял фильм не для вашего развлечения, а для страдания. Для того чтобы вы, придя на просмотр, почувствовали именно ту неловкость, то отвращение, тот ужас и ту жалость (к себе и ко всему человечеству), которые каждый день, вот уже на протяжении двадцати лет ощущает благородный дон Румата Эсторский, который вынужден жить этой странной двойной жизнью.

До этого все виденные мной экранизации фантастики (к примеру, замечательная Игра Престолов или Властелин Колец), создавали ощущение, что снимаются они с целью — избавить человека от необходимости прочтения книги. Т.е. можно читать, а можно смотреть. Кому, что больше нравится. Но «Трудно быть богом» — это высокотехнологичный протез, это костюм Железного Человека, расширяющий диапазон ваших возможностей и ощущений. Это как бы параллельное продолжение книги, погружающее вас в выгребную яму арканарской действительности, где вы и должны задаться вопросом, — а трудно ли быть богом лично вам и прямо сейчас? Тони Старк умел управляться со своим костюмом. А вы сумеете?

Когда я вышел из зала, друзья спросили, буду ли я смотреть это снова. Нет! — Заявил я. Никогда. Но прошло два дня, и я понял, что посмотрю и не раз. Почему? Кино — не всесильный жанр. Таких жанров вообще нет. То, что происходит на экране — происходит на экране, и только. Вы, можете сочувствовать героям, ненавидеть их или любить, но они так и останутся героями пусть и талантливого, но всего лишь фильма. Поэтому Герман сделал не кино. Ибо если любой фильм кончается титрами, то «Трудно быть богом» с финальных титров только начинается. Герман вывел Арканар и самого Румату за пределы экрана. Не как реального человека с определенной внешностью и способностями, но как идею о противостоянии зверства и святости в границах одного сознания, причем, сознания вашего, а не, скажем, Ярмольника. «Трудно быть богом» — это не фильм, — это трёхчасовой процесс тонкой настройки вашей психики. «Трудно быть богом» — это действие, которое невозможно увидеть в кинотеатре. Его можно смотреть только после выхода из него. Арканар, конечно, сильно изменился, но никуда не делся. Он по-прежнему здесь. Как и вы сами.

Теперь я знаю, как трудно не только быть богом, но и просто смотреть о нём фильм. А как только я стану это забывать, то снова посмотрю гениальное кино. Чтобы после очередного просмотра выйти на улицу, и вдохнуть полной грудью этот чистейший московский воздух, порадовавшись тому, что мне на голову всё же не льются помои, на деревьях пока ещё не болтаются поэты, а дон Рэба неизбежно падёт, что избавит меня от необходимости делать этот страшный выбор между человечностью и справедливостью. И да поможет всем нам в этом хоть какой-нибудь бог.

Смотрите кино. Это трудно, но всё-таки возможно.

Книгочей Артема. Запроливье. Арканар. Перекрёсток улиц Премногоблагодарения и Царской Милости. Писано года сего, в канун Каты Праведного. Ночь.

4 комментария:

  1. Прекрасная рецензия, Тёма. Спасибо.

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Рад, что тебе она пришлась по вкусу. Ты фильм-то посмотрела?

      Удалить
  2. Тём, тоже напишу, - хочу, чтобы ты видел.
    Первая часть фильма: иллюстрация Арканара.
    Герман, справедлив в утверждении: в темное время – невежественны абсолютно все.
    Ну не могло быть иначе!
    Он ставит всех «умников» на ступень грязной скотины, только с оговоркой «грамотей усомнившийся», т.е. допускает в них критическое сознание. В остальном, вязкий дух алкоголя, смрада и похоти от каждого…и страх, страх перед любой силой – прав тот, кто первый оскалился.
    В сущности никакой силы в Арканаре нет (все до судорог трясутся от страха), кроме «силы толпы». Вне толпы, там даже спать никто не может спокойно – боятся.
    Румата - ученый 2N века на Земле, в этом мире он бог. Его здоровье и внутренняя сила непостижимы, для рожденных здесь. Целуют воду, в которой он мылся, говорят «плюнь на моего ребенка, чтоб не болел». Ему скучно, как Фаусту Гете. Ученые с Земли , прилетели на эту планету, в надежде застать переход от средневековья к эпохе просвещения, но мы их видим на стадии, когда все они уже давно потеряли надежду «застать»… Бессмысленность происходящего вызывает полную апатию. Его захватывают в плен – ему скучно, заходя в «царство пыток» Веселую башню – ему невыносимо скучно…Скучна и глупа Кира.
    Ничего не происходит в этом мире, ученым, буквально, нечего наблюдать – при отсутствии развития у человека, нет и общественного сознания… Герман удалил все остатки организованного общества, которые все же были в Ирукане у Стругацких. Румата как будто плавает в огромной канаве с говном, пытаясь иногда стряхнуть немного с руки. Но как стряхнешь то, в чем по уши?
    Именно брезгливость и замыкание от постоянного абсурда доводят Румату до финальной сцены(умолчим для несмотревших). После чего ему бы как Андрею Рублеву, после сцены резни в соборе, онеметь, но нет: он лишь «вышел за рамки устава»..Трагедии не было.. Арканарцы не ровня нашему Фаусту, мы это чувствуем.

    ОтветитьУдалить
  3. Перечитал, и удивился, зачем наврал про львов. Львы только и заняты тем, что убивают себе подобных. Причем, я это всегда знал. В общем, это была ложь по недоразумению.

    ОтветитьУдалить