С Ним я познакомился, когда был таким мелким, что с высоты человеческого роста меня можно было принять за кабачок. А Он уже тогда числился большим злёным мотоциклом, и звали его Днепр-с-коляской. Он приехал в наш город на товарном поезде из города Тукумс республики Латвия, где много лет служил в авиации. Для Советского Союза это было вполне нормальным.
Чтобы быть ближе к абсолютному счастью, я забирался на его подножку, потом опирался на кик-стартер, после влезал на сиденье и лишь за тем включал зажигание. То есть делал вид, что включаю, ибо включать у меня было нечем – требовался специальный ключ. Тогда двигатель запускался благодаря моему умению делать губами «бр-бр-бр…», и я отправлялся в воображаемое путешествие по городу.
Я проезжал по улицам, вежливо уступал дорогу сухим старушкам и смешным калекам, останавливался на красных светофорах и без устали жал на кнопку звукового сигнала, как-бы предупреждая шальных псов о своём неминуемом приближении. Так продолжалось до первого капремонта. А пока мотоцикл подвергался лечению и проходил обкатку, я взял на себя смелость немного подрасти.
Управлять мотоциклом с коляской – дело непростое. В тринадцать лет ноги ваши все ещё слишком коротки, а руки слабы, но переключать передачи, тормозить и выжимать сцепление все равно как-то нужно. Сначала был теоретический курс, – садись, показывай. Сел, показал. Дальше практика, – отлично, заводи, поехали! А потом домашнее задание, – снять мотоцикл с колхозной газонокосилки, почистить, отрихтовать глушители и больше никогда к нему не подходить. Впоследствии, правда, заданий прибавилось.
То было время, когда Очень Большой Сибирский Кот ещё метил ленинградские парадные, надежда на возвращение Полины продолжала влачить своё жалкое существование, а традиция по добыче бригадирского молока не была, как теперь, забыта. Тогда же велосипед повесился на стене сарая, а я надел красный шлем и чёрные краги. Я стал разъезжать этаким мотоциклистом-с-коляской из деревни в деревню за молоком и обратно, вовсю вращая дросселем и брызгаясь лужами. Круче меня тогда, пожалуй, был только сам бригадир. Да и то – это как посмотреть.
Прошли годы. Сначала один, а потом и второй. Я стал личным шофёром его величества, а точнее, мотоциклистом своего деда. Я возил старика по делам, друзьям и за пивом. Хозяин мотоцикла оплачивал мои услуги щедро – он позволял мне по вечерам самостоятельно отгонять Днепр в гараж. Я, пользуясь доверчивостью деда, подъезжал к ближайшему телефонному аппарату, звонил домой, и отчитывался об успешно осуществлённой парковке. После чего заезжал за Сашей, и мы отправлялись навстречу приключениям.
Приключения назвались Оксана и Настя. Благодаря немецким порнофильмам, мы с Сашей знали о конструкции женских тел гораздо больше, чем было нужно для тривиального продолжения рода. Движимые робкой неоформленной до конца надеждой на первый конвульсивный секс, мы катали Оксану и Настю по городу, как бы не обращая внимания на то, что они визжат от ужаса и прижимаются к нам всеми своими природными ресурсами. Днепр же сносил всё. Возможно, ему это даже нравилось. Он вспоминал свою молодость, Советскую Латвию, попы весёлых женщин, которых возил когда-то по улицам Тукумса, хороший бензин…
Все реки текут – гласит австралийская мудрость, и Говнянка не стала исключением. Когда ни Оксаны, ни Насти не оказывалось дома, мы отправлялись на очистные сооружения, к благословенным берегам извилистой речки, чтобы покаскадёрствовать. Здесь нам снова помогало знакомство с кинематографом, правда, уже не с немецким, а с китайским. Спасибо Джеки Чану.
Надо заметить, что в пятнадцать лет гормоны полностью блокируют мозговую деятельность, а этим грешно не пользоваться. И мы старались не грешить. Со стороны это выглядело так. Днепр несётся по краю речного обрыва, удерживаясь там при помощи специальной магии. Я в красном шлеме и чёрных крагах аэродинамично пригнулся к бензобаку, а Саша, ухватившись за коляску рукой и ногой, парит над водной гладью, распугивая чаек и дроздов. Через пятнадцать минут другая картина – я распугиваю чаек над гладью, а Саша пригибается к бензобаку в шлеме и крагах. И так до прихода сторожа.
В общей сложности, два с половиной года мы развлекались подобным образом. Но однажды умер дед. Тогда я утёр слёзы, надел его кожаную мотоциклетную куртку и сапоги. Взял его ключи, зажигалку и сигареты. Я вышел на улицу, закурил и поплёлся к гаражу. Скрипнули тяжёлые ворота, щёлкнул замок зажигания, взревел двигатель, и мы с Днепром отправились в последнее путешествие.
Сначала сгорело сцепление – запахло гарью и стали с трудом включаться передачи. Потом что-то произошло с зажиганием – Днепр стал чихать и дёргаться. Тогда я поспешил вернуться с ним в гараж. Я заглушил двигатель и больше Днепр уже не завёлся. Я стал время от времени навещать его и предпринимать робкие попытки починить агрегат. Но, к сожалению, мои навыки больше касались конструкции женских тел, а не зелёных мотоциклов с колясками. Прошло еще немного времени, и я уехал в Москву – поступать в институт, а Днепр остался в тёмном сыром гараже ждать, когда незнакомые равнодушные люди явятся за ним, чтобы разобрать на металлолом. Ждать ему оставалось недолго.
