среда, 24 декабря 2014 г.

Моим стихам, написанным так поздно...


Пурга и темень в нашем околотке.
Что будет дальше, знаю наперёд:
Моим стихам, как и дешёвой водке,
Настанет свой черёд.

четверг, 18 декабря 2014 г.

НАЧАЛО ЖИЗНИ.

Был Рай, и была суматоха
С изгнаньем из Рая меня.
И было мне, кажется, плохо.
Но следом за мной семеня,
Петляя то вправо, то влево,
Стыдливо закутавшись в шёлк,
Брела моя глупая Ева.
И делалось мне хорошо.

НА СМЕРТЬ ПОЭТА.

Был я на поэтическом семинаре. Хвалить меня было не за что, поэтому меня немного похвалили. Однако, дали и несколько дельных советов. Реакция на один из них ниже. 

Мне заказали одного поэта.
Поэты ведь не люди, их нельзя
Убить — ни с примененьем пистолета,
Ни пальцами по кадыку скользя…

Нельзя забить их битой для крокета,
Нельзя заставить выпить цианид…
Мне заказали одного поэта,
Хоть он уже на практике убит…

Уйти из мира, значит кануть в лету.
Остаться на бумаге — значит быть!
И мне сказали: «Мертвому поэту
Через тебя, поэт, не стоит говорить.

Имей же мужество (по изреченью Канта),
Пока тебя он не сожрал с концом.
Ведь в плане пожирания таланта,
Ещё при жизни был он подлецом.

Пускай тебя вперёд направит вера.
И пусть умрёт тот гениальный жид,
Что хуже даже кошки Шредингера —
И жив, и мёртв, и жив, и мёртв, и жив.

Он киллер духа из страны загробной.
На улицах, проспектах, площадях
Он убивает лишь себе подобных,
По-христиански бездарей щадя.

Он проникает в головы, как вирус,
Он пожирает мозг, как паразит.
С тобой вот ровно это и случилось.
Закрой портал. Нам из него сквозит.

Убей его в себе, предай забвенью.
А то твердишь за ним, как попугай,
Себя его воображая тенью.
А не убьёшь, — хотя бы напугай.

Пусть он сбежит, себе оставив лавры,
И даст тебе писать, ка бог даёт —
Один лишь раз, и навсегда. От правды,
Запомни, — шаг, и два наоборот.

Возьми перо, отточенное остро
Или сотри с клавиатуры пыль,
Хватай никем не занятые звёзды,
Из сказки о себе слагая быль».

Вот так я стал свободен! Силы полный,
Я вам, голубкам, сыплю чёрный корм.
И вместо: «Нынче ветрено и волны…»
Пишу: «сегодня ветер, скоро шторм!»

четверг, 23 октября 2014 г.

Рассказ о неизвестном герое.

Ищут пожарные,
Ищет милиция,
Ищут фотографы
В нашей столице,
Ищут давно,
Но не могут найти
Работу себе до
Семи с десяти.

среда, 18 июня 2014 г.

Советы Тирану или второе пророчество.


Всё хорошо. Твой цикл завершён.
Молчи. Тебе никто не станет верить.
Войди в свой кабинет и «danke schoen»
скажи за век, что ты готов отмерить,
нащупав скользкую поверхность дна…
Возьми шесть пуль. Из них твоя одна.

Ты жил как Фараон, как божество.
И умирать теперь придется не по-людски.
Любовь к тебе и страсти торжество
вдруг оказались, как бы, серией поллюций,
которой пробудившийся народ
не столь гордится, сколь наоборот.

Ты брал по праву сильного. Итог:
История не помнит пропаганды.
Суд Истины традиционно строг —
ты, в грабеже оттачивал таланты,
кричал о пользе честного труда,
ровняя с чернозёмом города.

Ты бил своих. И больше нет своих.
Ну, а чужие не боятся тени,
тем более, делённой на двоих.
Тебя, конечно, обвинят в измене,
и вот, лишен возможности бежать,
Ты на «собачку» вздумаешь нажать…

Уйдёт эфир, невидимый для глаз,
а вместе с ним обиды и интриги.
Исчезнут с чёрной ненавистью масс
в карманах притаившиеся «фиги»…
И кто-то, прошипев сквозь зубы «тварь»,
раскроет твой живот уже едва ль.

Не станет ни вещей, ни их идей.
Все минет безболезненно и быстро.
Исчезнет страх и крики тех людей,
что прибегут, как водится, на выстрел,
чтоб убедиться — подыхают псы,
присвоивши Фемидовы весы.

среда, 4 июня 2014 г.

История большой любви или приключения москвича.



О! То была судьбоносная встреча! Мы сразу полюбили друг друга. Помню, я спустился с чердака, где до этого почивал, на кухню, а она как раз вышла из уборной, завершив свой утренний туалет, и наши взгляды сошлись, как сходятся лучи прожекторов, чтобы явственней выявить искомое. Я прочел в ее глазах чрезвычайный интерес к собственной персоне и поспешил ответить тем же. То есть, я посмотрел на неё оценивающе — снизу и потом вверх, глазами и осанкой показывая, что очень доволен увиденным. Она первой вступила со мной в диалог, спросив о чем-то милом и несущественном. Я ответил что-то очень остроумное, и она, помню, тихо засмеялась. Вот именно тогда я понял, что сама судьба предназначила нас друг другу, но мне нужно было срочно ехать в Москву, и я, выпив кофе, уехал. Больше мы с ней никогда не виделись.

Прошло немного времени, и судьба решила явить мне новую любовь. Это произошло в лесу. О! То была судьбоносная встреча! Мы сразу полюбили друг друга. Накрапывал теплый летний дождик. Я, красивый как бог, стоял облаченный в желтые плавательные трусы и пересчитывал подосиновики, аккуратно сложенные в красное пластиковое ведро. Она вышла ко мне из дубовой рощи и спросила время. Мы разговорились. Я прочитал в ее глазах чрезвычайный интерес к моей персоне и поспешил ответить ей тем же. Тем более что её тело, как и моё, было лишь скудно укрыто купальным костюмом. Её волосы были растрепаны, и крупные капли дождя, спеша обогнать друг друга, стекали по загорелым плечам все ниже и ниже, пока, прокатившись по крутым бедрам и изящным икрам, не встречались, наконец, с землей. Вот именно тогда я понял, что сама судьба навеки соединила нас. Помню, я сказал что-то очень остроумное, и она тихо засмеялась. Но, как выяснилось чуть позже, ей нужно было срочно ехать в Москву, и она, севши в утлую прокатную лодчонку, уехала. Больше мы с ней никогда не виделись.

Еще через полгода я снова встретил чистую и светлую любовь. На этот раз все произошло не на кухне и не в лесу, а во Флоренции, где я под предлогом посещения достопримечательностей и занятия живописью скрывался от житейских неурядиц, настигших меня резко и без предупреждения. О! То была судьбоносная встреча! Мы сразу полюбили друг друга. Помню, был тихий мартовский вечер. Я гулял по берегу Арно и, будучи не в силах избавиться от дурных воспоминаний, курил одну сигариллу за другой, когда она подошла ко мне и спросила что-то по-итальянски. Несмотря на разделявший нас языковой барьер, я прочел в ее взгляде чрезвычайный интерес к моей персоне. Решив ответить ей тем же, я внимательно рассмотрел её гибкое красивое тело, как полагается, снизу вверх, и всеми доступными мне жестами поспешил выразить искреннее восхищение увиденным. Помню, я сказал что-то очень остроумное, она, кажется, поняла меня верно, и мы в молчании закурили. Слова здесь были излишни. Мы долго смотрели на желтые воды Арно и мечтали о нашей будущей жизни. Нам грезились густые виноградники, маленький уютный домик на склоне горы, небольшое стадо овец, а также множество наших детей и внуков, способных быть утешением и отрадой счастливым и обеспеченным старикам, коими мы, разумеется, когда-то станем. Вот именно тогда я понял, что сама судьба предназначила нас друг другу, но к сожалению, вечером того же дня мне нужно было спешно вылетать в Москву, и я улетел. Больше мы никогда не виделись.

Но прошло еще время, и я снова повстречал любовь всей своей жизни. О! То была судьбоносная встреча! Мы сразу полюбили друг друга. Помню, отмечался какой-то праздник: ни то день Яниса, ни то Лиго, но я был облачен в замысловатый наряд из трав и водорослей, а она носила лишь золотую гривну, весело искрившуюся на ее созданной для поцелуев шее. При свете традиционного для тех мест костра она вышла ко мне из реки, где осуществляла сакральное купание с подругами, и приблизилась, мягко ступая по влажной от ночной росы траве. Я, будучи человеком опытным, пристально оглядел её с ног до головы, и прочел в ее взгляде чрезвычайный интерес к своей персоне. Все было решено. Сама судьба предназначила нас друг другу! Я сказал что-то очень остроумное, она засмеялась, и мы провели ночь в плясках и веселье, а утром, условившись встретиться в понедельник под Лиелупе, расстались. Назавтра меня срочно вызвали в Москву, и мы уже больше не виделись.

Но мне снова повезло. На этот раз дело было в Москве. Когда я проходил седьмой сеанс химиотерапии, то вдруг встретил её! О! То была судьбоносная встреча! Мы сразу полюбили друг друга. Она явилась мне светлым ангелом и за что-то похвалила. Помню, я сказал в ответ нечто весьма остроумное, и она тихо засмеялась. Все было ясно, как день. Сама судьба предназначила нас друг другу! Я оглядел её, как водится, снизу вверх, давая понять, что восхищен увиденным, после чего счастливо уснул. Больше мы с ней не виделись.

вторник, 6 мая 2014 г.

Запись из дневника, который я не веду.


Я люблю писать. А точнее, читать то, что написал. На свете нет лучше текстов, чем мои собственные, хотя пишу я средненько. Множество людей пишут гораздо интереснее и остроумнее меня, но мне на это наплевать. Это как с едой. Мир просто переполнен замечательными талантливыми поварами, но это не лишает меня радости приготовления пищи. Точнее, радости её поедания. Я люблю вкусно поесть, и когда под рукой не оказывается хорошей еды, я вынужден её готовить. Говорят, что есть такие рыбаки, которые ловят рыбу, а потом её отпускают. Это глупо и бессмысленно. Это всё равно, что испечь пирог, сфотографировать его, выложить фото в Инстаграмм, а сам пирог выкинуть в помойку. Если я ловлю рыбу, то только для того, чтобы ее приготовить и съесть. Пироги я, правда, не пеку, но всё остальное готовлю сносно. С текстами то же самое. Я пишу только для того, чтобы потом это прочесть. То есть когда мне хочется прочитать о чём-то, я нахожу подходящую книгу и читаю её. Если же такой книги нет, то я сам её пишу, чтобы в итоге насладиться чтением. Вчера я обнаружил, что есть одна история, которая ещё никем не написана, а прочитать её очень хочется. Так что пора мне, видимо, снова браться за «перо».

среда, 5 марта 2014 г.

Трудно быть в зале.



«- А что, если бы можно было изменить высшие предначертания?
- На это способны только высшие силы...
- Но все-таки, представьте себе, что вы бог...
Будах засмеялся.
- Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!
- Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу?
- У вас богатое воображение, - с удовольствием сказал Будах. - Этохорошо. Вы грамотны? Прекрасно! Я бы с удовольствием позанимался с вами...
- Вы мне льстите... Но что же вы все-таки посоветовали бы всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?..
Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Кира жадно смотрела на него.
- Что ж, - сказал он, - извольте. Я сказал бы всемогущему: "Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".
- И это все? - спросил Румата.
- Вам кажется, что этого мало?
Румата покачал головой.
- Бог ответил бы вам: "Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими".
- Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.
- Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.
Будах перестал улыбаться.
- Накажи жестоких, - твердо сказал он, - чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.
- Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг
никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.
- Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди
получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
- И это не пойдет людям на пользу, - вздохнул Румата, - ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду
впредь кормить и одевать вечно.
- Не давай им всего сразу! - горячо сказал Будах. - Давай понемногу,
постепенно!
- Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.
Будах неловко засмеялся.
- Да, я вижу, это не так просто, - сказал он. - Я как-то не думал раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, - он подался вперед, - есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!
Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая
гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех
экваториальных спутниках...
- Я мог бы сделать и это, - сказал он. - Но стоит ли лишать
человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?
Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:
- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
- Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. - Я не могу этого сделать.
И тут он увидел глаза Киры. Кира глядела на него с ужасом и надеждой».

Аркадий и Борис Стругацкие. Трудно быть богом.




Сходил, называется, в кино. Сразу скажу, что как только слышу слово «гений», то испытываю потребность сплюнуть в неподходящее для этого место. То есть куда угодно. Ничего не поделаешь — воспитание.

Мне, разумеется, говорили, что Алексей Герман гений. Но, думал я, ведь и Михалков был гением! И Тарковский гений! А кто-то мне даже рассказывал, что Тарантино, Джармуш, Фон Триер, Франсуа Озон тоже считаются гениями, и стоит только досмотреть до конца их фильмы, как король тут же перестаёт быть голым и прекращает раздражать откровенностью собственных форм, призванных сокрыть отсутствие глубокого (а, стало быть, труднодоступного зрителю) смысла.

Честно говоря, у меня этого почти никогда не получалось. Король как был голым, так и оставался им вплоть до финальных титров. На этом фильм, как правило, заканчивался, и я уходил в меру разочарованный бухать в Последнюю Каплю.

Дело в том, что до просмотра «Трудно быть Богом» я был (и остаюсь) приверженцем старой голливудской школы, где герои однозначны и выпуклы, злодеи безумны, а силы добра побеждают не числом и напором, а врождённой способностью вопреки всему обращать зло себе во благо. Я фанат фильмов «Терминатор», «Властелин колец», «Смертельное оружие», «Полёт Навигатора», «Назад в будущее», «Звёздные войны», «Железный человек» и т.д. Мне казалось (и кажется), что кино — это шоу, призванное развлечь меня как после тяжёлой утомительной работы, так и заместо оной. Ошибался ли я? Не уверен.

Прежде, чем идти на «Трудно быть богом», я посмотрел предыдущие фильмы Германа. Не все, конечно, но мне хватило. Понравились ли они мне? Длинный ответ — нет. Короткий — да. Просмотренные фильмы не оставили в моей памяти почти никакого следа, хотя и сильного разочарования не доставили. Почему же я пошёл в кино на этот раз? А вот тут, друзья мои, всё дело в Братьях Стругацких.

Если кто (спаси того Аллах!) не читал одноимённую повесть великих братьев, то я напомню о её содержании тем более, что фильм, как ни странно, ушёл совсем недалеко от заявленного сюжета.

Будущее. Н Земле рай. Чтобы вы понимали, — это почти, как сейчас в Европе, только в бесконечное количество раз лучше. Волшебный город Ленинград. Ковры самолёты, скатерти самобранки и другие чудеса компаний типа «Siemens», «Scarlett» и «Apple». Пионеры осваивают газо-дуговую сварку на кольцах Сатурна, комсомольцы совсем забыли, почему так называются, и ищут собственное призвание на окраинах Космоса. Взрослые особи — все, как один, талантливы и счастливы в работе. Люди здоровы, умны и сильны. Они забыли, что такое болезни и борьба за существование. Они умеют любить спокойно и без оглядки. Они мгновенно перемещаются через миллионы километров к любой из выбранных ими целей. Они шутя сворачивают пространство, и никогда не умирают навсегда. Они давно уже сделались равными богам из древних легенд, которых их предки (т.е. мы) творили по собственному образу и подобию. Люди много столетий живут во Вселенной, погрязнув в собственной безопасности и всесильности, что позволяет им, в итоге, стать наивными, как львы в доисторической саванне. Но ведь существуют другие миры и другие цивилизации, такие, как, например, бывшая провинция Эсторской империи, а теперь почти самостоятельное королевство — Арканар.

Речь идёт о далёкой планете, где живут генетически схожие с нами граждане, обнаруженные Человечеством на стадии глухого тёмного средневековья. Среди них работают разведчики (прогрессоры) из Земного Института Экспериментальной Истории, одним из которых и является герой данного повествования — благородный дон Румата Эсторский (Леонид Ярмольник), коего на родной Земле друзья зовут просто Антоном Константиновичем Малышевым тридцати пяти лет отроду.

В Арканаре этот благородный дон (хотя, никакой, разумеется, не благородный, и уж тем более — не дон) живёт в собственном доме, прикрытый легендой, разработанной наивными землянами. Антону (в дальнейшем для удобства будем звать его просто Ярмольником), как и любому добропорядочному «льву», запрещено убивать себе подобных. Впрочем, об этом он и не помышляет, т.к. убийство является для него всего лишь абстрактным термином из учебника истории. Ярмольник обучен всем известным человечеству видам боевых искусств, но, скорее, для собственной безопасности (мы помним, что люди того времени должны быть всесильны в любых обстоятельствах), нежели для навязывания собственной воли окружающим. Дело в том, что главный принцип прогрессорства — невмешательство, наблюдение. Ведь люди хотят развить из данной цивилизации новое самобытное человечество, способное вступить в полноценных контакт, вместо того, чтобы эти инопланетяне просто признали землян богами и подчинились им. Что, в каком-то смысле, и происходит.

Дело в том, что средневековые упыри оказываются ровно настолько тупы, чтобы как раз и разглядеть в благородном доне Ярмольнике всесильное божество. Удел Ярмольника — научное наблюдение за бессловесными скотами, «кои ничем кроме анатомии от животных не отличаются и даже превосходят их в беззащитности». Но вместо этого, благородный дон становится полноправным жителем этого «доисторического» мира, начиная постепенно всё более переживать за его (мира) судьбу и судьбы конкретных небезразличных ему людей. Трагедия же заключается в том, что благородный дон Антон Ярмольник Эсторский шаг за шагом становится, наконец, хоть и вовсе не бессловесным, но вполне полноценным скотом. Ибо именно он (устав от фашистского зверства узурпатора Дона Рэбы, и разбитый смертью любимой женщины) устраивает, наконец, ту самую Арканарскую Резню, что послужит в итоге поводом к закрытию программы прогрессорства на всех без исключения планетах. В каком-то смысле Земляне действительно становятся богами, понявшими, что принести пользу зарождающемуся человечеству они могут одним единственным образом — уйти, оставив это человечество в покое со всеми его проблемами и жертвами. Дона Румату усыпляют газом после того, как он успевает убить несколько тысяч человек заодно с самим доном Рэбой, и возвращают на Землю лечиться психически до конца его дней. Но это у Стругацких. Что же у Германа?

Повторюсь, фильм недалеко ушел от сюжета книги, но. На моих глазах из зала в процессе просмотра уходили люди. Они ведь пришли на Стругацких, а получили Германа. Они как-то забыли, что Стругацких нужно читать (в идеале — писать), а не смотреть; в отличие от Германа, — читать которого совсем не обязательно, а вот смотреть нужно. Да, нужно. Через «нехочу». Объясню почему.

Фильм изобилует откровенными жестокими сценами, но лично у меня, как у искушенного зрителя, ни одна из них не вызвала отвращения, достаточного для признания картины непригодной для просмотра. Сцены, как сцены. Кишки, как кишки, говно, как говно. В этом плане ничего нового. Однако фильм всё равно напрягает. Чем? А вот это самое интересное.

Во-первых, в кадре всегда тесно. Здесь тесно героям, животным, реквизиту и самому зрителю. В каждом кадре все предметы (фекалии, женские «прелести», арканарская грязь и т.д.) оказываются очень близко к вашему интеллигентному лицу, что переносится тяжело. Во-вторых, почти всё, что говорят герои, — это невнятное бормотание, доносящееся с разных сторон одновременно. Т.е. разобрать сказанное персонажами очень сложно. Исключение — дон Румата, слова которого всегда отчётливы, спокойны и тихи. В третьих, — сами герои — все, как одни уроды, за редким исключением, типа барона Пампы, дона Кондора, Киры или самого Ярмольника. А в четвёртых, каждый из участников этого средневекового зверства постоянно норовит посмотреть в камеру, как бы заглядывая в кинозал. Мол, ну, чё? Нравится вам наша жизнь? А мы вот ничего, приспособились.

Но самое главное, — это, конечно теснота и духота. В кадре душно. В этом фильме совсем нет воздуха. Герман умудрился создать эффект непереносимой духоты и безумной плотности, сняв черно-белое кино. Единственным «свежим» открытым всем ветрам местом является здесь площадка висельников с гниющими трупами, облепленными рыбьей чешуёй — приманкой для птиц, охочих до человеческих глаз. Просачиваясь сквозь экран, в зал медленно, но неотвратимо вливаются запахи разложения, пота, жареного мяса, мочи, горящего воска, кислого вина, лошадиного навоза и свежей крови. Страдания героев почти незаметны на экране, но вместо них страдаете вы. И вот на этой мысли я бы хотел заострить внимание.

Герман создал картину, в которой герои, жители Арканара, испытывают привычные им, и понятные каждому обитателю средневековья муки. И просто глядя на экран, сложно их пожалеть или им посочувствовать, мол, уроды и уроды, что с них взять. Но стоит посмотреть в зал, на себя самого, и восприятие меняется. Дело в том, что Герман снял фильм не для вашего развлечения, а для страдания. Для того чтобы вы, придя на просмотр, почувствовали именно ту неловкость, то отвращение, тот ужас и ту жалость (к себе и ко всему человечеству), которые каждый день, вот уже на протяжении двадцати лет ощущает благородный дон Румата Эсторский, который вынужден жить этой странной двойной жизнью.

До этого все виденные мной экранизации фантастики (к примеру, замечательная Игра Престолов или Властелин Колец), создавали ощущение, что снимаются они с целью — избавить человека от необходимости прочтения книги. Т.е. можно читать, а можно смотреть. Кому, что больше нравится. Но «Трудно быть богом» — это высокотехнологичный протез, это костюм Железного Человека, расширяющий диапазон ваших возможностей и ощущений. Это как бы параллельное продолжение книги, погружающее вас в выгребную яму арканарской действительности, где вы и должны задаться вопросом, — а трудно ли быть богом лично вам и прямо сейчас? Тони Старк умел управляться со своим костюмом. А вы сумеете?

Когда я вышел из зала, друзья спросили, буду ли я смотреть это снова. Нет! — Заявил я. Никогда. Но прошло два дня, и я понял, что посмотрю и не раз. Почему? Кино — не всесильный жанр. Таких жанров вообще нет. То, что происходит на экране — происходит на экране, и только. Вы, можете сочувствовать героям, ненавидеть их или любить, но они так и останутся героями пусть и талантливого, но всего лишь фильма. Поэтому Герман сделал не кино. Ибо если любой фильм кончается титрами, то «Трудно быть богом» с финальных титров только начинается. Герман вывел Арканар и самого Румату за пределы экрана. Не как реального человека с определенной внешностью и способностями, но как идею о противостоянии зверства и святости в границах одного сознания, причем, сознания вашего, а не, скажем, Ярмольника. «Трудно быть богом» — это не фильм, — это трёхчасовой процесс тонкой настройки вашей психики. «Трудно быть богом» — это действие, которое невозможно увидеть в кинотеатре. Его можно смотреть только после выхода из него. Арканар, конечно, сильно изменился, но никуда не делся. Он по-прежнему здесь. Как и вы сами.

Теперь я знаю, как трудно не только быть богом, но и просто смотреть о нём фильм. А как только я стану это забывать, то снова посмотрю гениальное кино. Чтобы после очередного просмотра выйти на улицу, и вдохнуть полной грудью этот чистейший московский воздух, порадовавшись тому, что мне на голову всё же не льются помои, на деревьях пока ещё не болтаются поэты, а дон Рэба неизбежно падёт, что избавит меня от необходимости делать этот страшный выбор между человечностью и справедливостью. И да поможет всем нам в этом хоть какой-нибудь бог.

Смотрите кино. Это трудно, но всё-таки возможно.

Книгочей Артема. Запроливье. Арканар. Перекрёсток улиц Премногоблагодарения и Царской Милости. Писано года сего, в канун Каты Праведного. Ночь.

четверг, 16 января 2014 г.

Совет другу или никому ненужное нравоучение.


Посвящается словоблудию и способности пропозициональной логикой высказываний оправдывать бессмыслицу. 


Тем меньше в нашей жизни грешных дел,
чем больше этой жизни тонет в прошлом.
Чего хотела ты, и кто тебя хотел?
Ответы, как всегда, довольно пошлы.
Для всех физических (что характерно) тел
всё вероятное — считается возможным.

Прибитой быть к позорному столбу?
Или вокруг него резвиться в хороводе?
Мы не способны знать свою судьбу
не потому, что нашей карты нет в колоде —
предначертанья не сбываются ввиду
простого их отсутствия в природе.

Мы делаем не то, что должно — лишь
всё только то, что мы умеем делать.
Кого-то любишь ты, а с кем-то спишь,
и здесь не важно, что тебе хотелось.
Абсурдом правит Абсолютный Шиш.
Ты на него ещё не нагляделась?

Прости меня за этот мрачный слог,
коль в твоих планах значится прощенье.
Я сделал всё, что только сделать смог
(не покидая, впрочем, помещенья),
чтобы и ты, читая между строк,
нашла своим потерям возмещенье.

Сегодня мозг податлив, как желе,
и пусто в перекошенном прицеле,
но снова щелкнет тайное реле,
замкнутся мёртво впаянные цепи,
и ты (пусть только на одном крыле)
отправишься «бомбить» иные цели.

Себе мы не враги — не кореша.
Себе мы, так сказать, tabula rasa.
И если есть бессмертная душа,
то наша жизнь не стоит и гроша,
и в мир, куда уходят не дыша,
она взлетит не изменив окраса.

— Ну, как жила ты?
— Непонятно ни шиша!
— А впечатленья?
— Впечатлений масса! 


 04-07. 01.14 Киев-Москва.

среда, 15 января 2014 г.

Никульшину в день рождения.


Публикация этого "шедевра" уже отстала на год, и тем больше причин сложившуюся ситуацию исправить.
С днем рождения, Саша! 

Для начала эпиграф.

"Итак, приступим. Впрочем речь
такая вещь, которой, Саша, 
когда б не эта бедность наша,
мы предпочли бы пренебречь."

Иосиф Бродский. Яков Гордин.



Сегодня, в день, когда родиться
Сумел ты много лет назад,
Тебе, пожалуй, пригодится
Советов парочка. И взад
Ты оглянись на жизнь свою,
А я мораль тебе спою.

Не ешь солёного. Соленья –
Есть яд. Особенно в гостях.
С него случаются каменья
В различных ливера частях.

Не пей спиртного. Сколько пало
Достойных от него мужей!
Ведь гонят все с чего попало –
От тормозухи до ужей!

Не охлаждай зимой и летом
Ты этот, как его… усёк?
Последуй же моим советам –
Храни важнейший свой кусёк.

Не запускай ты также зубы:
Клыки, резцы и прочью кость.
Когда Гаврила дунет в трубы,
Скрипеть смогёшь ему на злость.

Здоровье – главное на свете!
Важнее всякой суеты.
Об этом знают даже дети,
Но забываешь часто ты…

Здоровье! Главное – здоровье!
Оно нужней, чем нефть и лес!
Нужнее, чем дерьмо коровье
на грядках с тыквами и без.

Важней природы укрощенья,
и газовых месторожденьев.
И служит лучшим украшеньем
таких вот, Саша, день-рожденьев.

Звени же серебром столовым,
Морковку заедай мацой!
Глядишь, и ты помрёшь здоровым,
Как Леннон Джон и Витя Цой!