3. ПВС. Люди.

С людьми, как правило, происходит черт те что. Оказывается совершенно невозможно предсказать, какая судьба ожидает того или иного гражданина, после того как он  выпадает из окна, или просто из поля вашего внимания лет, скажем, на десять. В детстве вы мечтаете стать дантистом, и поджигаете муравьев, а в тридцать лет обнаруживаете, что не успеваете перебрать шатунно-поршневую группу даже к среде, хотя хозяин «гелика» приезжает из Воронежа уже во вторник. Бывает и так, что лет в десять вы закидываете прохожих яйцами и иным веселым нифелем из окна, а сегодня вы владеете адвокатской конторой «Кауфман и Маргулис». В общем, наперед сказать трудно.

Многие спрашивают меня: «Артем, ты так много знаешь о жизни! Ты знаешь не только как бороться с коррупцией, но и сколько лавровых листьев класть в борщ! Скажи, как воспитать наших детей, как оградить их от жестокости и идиотизма, окружающего нас в этом, с позволения сказать, Мире?» Обычно в таких случаях я надеваю штаны, выхожу в геометрический центр комнаты и рассказываю историю, как один мой друг утверждал, что не сможет съесть сырой кабачок, но проиграл пари. Так что давайте лучше обратимся к.

Вот, скажем, возьмем Сережу (ему об этом знать необязательно), и приведем его в пример. Не знаю, правда, чему этот пример может послужить, но все же. В школе Сережа был подготовлен к усвоению знаний так же, как сумчатый муравьед к получению заказного письма. Физически он был создан так, что на уроке физкультуры мог вполне сносно дотронуться обеими руками до подвешенного к потолку каната, и невысоко подпрыгнуть, тем самым демонстрируя свое стремление сдать норматив на подъем и спуск по этому самому канату. На каждом уроке труда Сережа получал по туловищу испорченной им же заготовкой, которую метал в него через всю мастерскую наш учитель. Компенсировал Сережа свой малый рост и низкую самооценку хамством и скабрёзными шутками в адрес окружающих. За что был регулярно бит. Мной в том числе. Мы не виделись тринадцать лет. Недавно я его встретил. Работает на заводе. Кем? Не спросил. Но мне почему-то, — когда он, перекинувшись со мной парой слов, оседлал скрипящий велик, и покатил к дому, — стало не по себе.  Вполне, кстати, вежливый и уверенный в себе человек получился. С усами.

Или вот есть еще Саша. Точнее был. Т.е. он и сейчас присутствует в данном сегменте реальности, но это уже совсем не тот Саша. А хотелось бы рассказать  про того самого. С Сашей мы делили один мопед «Рига» на троих. Ездили в дачный поселок в трех километрах от города в будние дни, и воровали там чью-то малину и яблоки. Потом, забравшись на балкон его дачи, курили сигареты «Прима» и мужественно кашляли. Саша был для меня —  чем-то вроде Ильфа и Петрова в одном лице еще до того, как я узнал, что такие фамилии существуют. Остроумием и врожденным чувством русского языка он мог бы похвастать на ВДНХ, хотя в школе учился очень плохо. Он автор множества афоризмов, которые теперь некоторые люди по праву считают моими. Саша был рядом со мной много лет. Он был рядом, когда я угонял мамину машину, он был рядом, когда я пил спирт на дискотеке, он был в соседней комнате, когда я мучительно и целеустремленно (как с тех пор делаю все) лишался девственности, он стоял рядом, когда меня били ногами четверо оскорбленных мной людей под предводительством Дениса Б. Когда я в результате оказался в больнице, он все десять дней был недалеко. В нашем городе всё недалеко.

Он мечтал стать хакером. Правда, он не связывал это желание с необходимостью осваивать математику, и вообще учиться, но сердцу, как утверждает один мой знакомый лейтенант милиции, не прикажешь. В старших классах у нас появилась привычка приходить вечером на железнодорожный вокзал, садиться на перронную лавочку, открывать по бутылке пива, и провожать поезд на Москву, о чем-то мечтая. Вслух. Когда в один из таких вечеров, я купил себе билет на этот самый поезд, Саша отказался последовать моему примеру. Я уехал, а он перестал приходить на перрон. Прошло время, и мы встретились на открытии школы подготовки коммивояжеров в Вайоминге, он — как финансовый директор, а я — как курьер компании «Тако-Бурито-Пастрами-Бургеры». Неправдоподобно? Согласен. Легче поверить в то, что Саша спился, уволен с очередной работы, а жена не пускает его домой, когда он под утро пыльный и оцарапанный добредает до обшарпанного крыльца своего дома. Впрочем, каждый волен верить, во что хочет. Спросите хотя бы тех же уфологов.

2. ПВС. Город и заборы.

Не секрет, что любые происходящие события имеют место. Эти места бывают всякими. Бывают места теплые, мягкие, удобные, чужие, в первом ряду, а также на верхней полке у туалета. Город, в котором мне удалось увидеть свет, съесть первую котлету и получить  значок октябренка — место, безусловно, интимное. О нем всегда немного неловко говорить, а уж тем более показывать, хотя, любое упоминание об этом районном центре, конечно, стимулирует работу поджелудочной. Не побоюсь показаться пошляком (поскольку, давно уже им слыву), и рискну коснуться этого места шаловливыми пальчиками иронии, обломанными когтями остроумия и деревянной шваброй абсурда.

Сегодня этот город имеет четкие границы. Сегодня я точно знаю, где он начинается, и где он начинается с другой стороны. Сегодня я знаю, как он выглядит из космоса, кто его мэр, и сколько платит за аренду владелец сувенирной лавки на центральной улице. Но было время, когда я имел о его масштабах меньшее представление, чем письменный стол об индексе Доу-Джонс.

Город, о котором здесь пойдет речь, давно уже перестал существовать, как перестали существовать рыцари, хоббиты, коржики и лимонад «Лесная Ягода». Ведь с тех пор изменилось решительно все, кроме, разумеется, Людмилы Марковны Гурченко. Но было время, когда Мир был статичен, а его границы обозначал сетчатый забор детского сада. Ввиду конструктивных особенностей этого забора, границы были прозрачны, но совершенно непреодолимы. Не знаю, присутствовал ли в этом чей-то умысел или расчет, но теперь мне кажется, что тот забор был призван подготовить всех нас к тому, что недосягаемое счастье всегда рядом, а от лизания металла на морозе лучше, по возможности, воздерживаться.

Заборы — это вообще тема для докторских по психологии, политологии и теологии. Первое, что приходится преодолеть человеку в жизни на пути к спелым соседским яблокам (если вы понимаете, о чем я), — это высоченный деревянный забор. Умение быстро и бесшумно преодолевать это незамысловатое препятствие было в 1987 году одним из самых ценных и уважаемых навыков среди моих друзей. Штакетник, «Алмазная грань», колючая проволока, частокол — воспринимались исключительно как вызов мастерству. А заборов в нашем городе хватало с избытком.

Город всегда делился для меня на две части. Первая — открытая для всех, а вторая — огороженная. Самым везучим из нас доставались ограждения с надписями «Вход только по пропускам», «Злая собака» или «Не влезай — убьет!». Остальные довольствовались тем, что оставалось. Потом, по прошествии лет, некоторым из моих друзей так и не удалось понять, что желание перелезть через забор — это всего лишь метафора активной жизни, и они таки попали за решетку в результате неудачной попытки ограбления какого-то склада.

Естественно, что чем выше забор — тем ценнее то, что он скрывает. Так думал тот, кто заборы возводил, так казалось и нам. В школе, дома и во дворе было оскорбительно мало интересного. Возможно, как раз таки из-за отсутствия должным образом возведенных ограждений. Зато в старых тюремных мастерских, в заброшенных котельных, на очистных сооружениях, в подвалах, на ржавых железнодорожных путях, на овощном складе, на болотах, наконец, было все, что нужно — именно там имела обыкновение скрываться от глаз обывателей Настоящая История.

Иногда эта история была увлекательна, иногда скучна как кандидатская диссертация Дмитрия Чайко, иногда печальна, как итог его же попыток общения с девушками, а иногда и трагична. Удивительно, как обильно жизнь каждого человека приправлена различными событиями, и насколько малая часть из них достойна чьего-либо интереса. Не всякий похвастает тем, что каждый пусть даже десятый день его жизни хотя бы с натяжкой можно считать произведением какого-либо завалящего искусства. А между тем дни проходят, и какая-то ценность в них, по всей видимости, все же присутствует. Вот и посмотрим.

1. ПВС. Разминка.

Правда, вымысел и сухофрукты.

Теперь, когда у меня благодаря музыкальным стараниям Пети столько читателей, я не без скромности должен признаться, что горжусь этим, как его?.. (щелкает пальцами). Так или иначе, я решил, что будет вполне разумно начать публикацию моей повести под рабочим названием  «Правда, вымысел и сухофрукты» именно здесь. Главы будут появляться медленно, но верно, — примерно так же, как Россия поднимается с колен. Желаю приятного чтения, и надеюсь на ваши комментарии, которые помогут определить судьбу этого произведения. Для удобства, я буду маркировать главы аббревиатурой ПВС и таким же тегом, чтобы они не затерялись среди остальных постов. Приятного чтения.

Разминка.

Говорят, что большинство писателей начинают с автобиографических произведений. Это ничего. Все равно почти вся моя биография мной же и выдумана. Правда, писать – задача непростая, нелегкая, трудная, сложная и тяжелая. Прямо, как время, в котором нам всем посчастливилось. Но писать надо. Это я осознал в полной мере — живем-то всего дважды, причем, этот раз, как утверждает один мой друг, — не первый.

Начну с главного. Я родился и вырос.  Впрочем, параллельно со мной это сделали еще несколько человек, поэтому, думаю, начало не из самых оригинальных. Ну да это ничего. Зато не каждому из моих сверстников удалось стать врачом - нейрохирургом, пройти школу ниндзюцу, дважды обыграть казино, стать воспитанником дикой белки, и быть убитым в пятьдесят лет ревнивым женихом победительницы конкурса «Мисс Аляска 80». Правда, и я здесь не исключение.

Воспоминания —  это такая штука, типа холодного пирога с ревенем, только связанная с памятью и событиями. И если с событиями все более-менее в порядке, то память моя устроена странным образом. Совершенно не помню, например, какого цвета глаза были у Мандельштама, зато прекрасно помню, как стоял морозным вечером под огромной голубой елью у входа в детский сад, который по малолетству имел обыкновение посещать, и постепенно ощущал появление нового и какого-то чужеродного знания о себе самом. Помню, что в тот момент, все и началось. Тогда я медленно проговорил про себя свое имя, потом фамилию, и понял, что я есть, и что с этого момента я неизменен. В принципе, можно сказать, что тем вечером, я выдал себе паспорт, и стал полноправным гражданином государства, носящего мое собственное имя. Со всеми неизбежными последствиями, конечно.

С тех пор в этом государстве сменилась масса различных режимов, произошел ряд революций, практически разоривших меня эмоционально. Был голод (говорят даже, что процветал каннибализм!). Но потом пришла долгожданная помощь с «запада», и сквозь мятую «селедочную» кальку стал проступать элегантный и смутно знакомый рисунок будущего, отмечая своим появлением начало эпохи Ренессанса. Впоследствии, правда, оказалось, что это была всего лишь потрескавшаяся поверхность полированного стола, который мне пришлось, в итоге, восстанавливать за свой счет, при переезде на другую квартиру.

Жилье — преследует человека повсеместно. Жилье, особенно с консьержкой, кондиционером и двумя санузлами — паразитирует на нас большую часть жизни. Причем, начинает оно заниматься этим малопочетным делом задолго до того, как мы можем его себе позволить, и продолжает это делать уже после того, как конфисковано банком за невыплаченный кредит, взятый на ремонт. Никто не задумывается, — а между тем первобытный (слово-то какое!) человек, высказавший смелую идею о жизни под крышей, был не шибко умнее Миши Плесовских, отчисленного с первого курса  ГПТУ по причине отсутствия успеваемости и возбуждения против него уголовного дела. Но не волнуйтесь — с Мишей все в порядке. Откинулся, и работает в автосервисе. Но я отвлекся, виноват.

Жизнь вообще, как вы, наверное, слышали, — странная штука. Кто-то может с этим не согласиться, но глупо отрицать, что она страннее чем, скажем, буронабивная свая или удельная плотность метана. Хотя, и с перечисленными явлениями не любой разберется без специальной подготовки. Что уж говорить о т.н. «науке-жизни», в которой нет ни одного худо-бедно аттестованного бакалавра, однозначной научной базы, а каждый следующий эксперимент опровергает результаты предыдущего? И это притом, что именно жизнью мы все и занимаемся ежедневно. Впрочем, все мы в этом деле любители, и спросу с нас нету.

История, или вернее, истории, которые я расскажу, в общем-то, о детях. Зачастую вполне реальных, а иногда простодушно вымышленных (как Дядя Федор, Малыш или Бесплатное Медицинское Обслуживание), но о которых мне не хочется забывать. Эти истории о детях, которые жили (а некоторые живут и поныне) в веселом, таинственном и агрессивном мире, который они выдумали сообща, и от которого теперь остался лишь призрак, обреченный неизбежно парить над этими строками. Эти истории о детях, которые, не смотря ни на что, умудрились вырасти и даже устроиться на работу. Все эти истории имеют своей моральной основой ничего. Помните, пожалуйста, об этом.

Между тем, буквы встают одна к другой, отвечая движению моих пальцев, собираются в слова и фразы, и ожидают когда нажатие “enter” сожмет их в тисках абзаца. Конечно, я не тешу себя надеждой, что содержание моих рассказов окажется интереснее объявления о сдаче комнаты на Страстном Бульваре за полцены от стоимости проезда к ней на трамвае, но, возможно, моя тяга к графоманству, и ваша страсть к прекрасному, не помешают вам дочитать то, что я допишу, и да прибудет с нами Сила!

Дома хорошо, а в гостях лучше.

Александр Розембаум (да простят меня боги за то, что я начинаю свой пост с его имени) пел, что, мол, все имеет свой конец — свое начало. Не без сожаления должен признать, что он был прав. А все дело в том, что вчера я стал свидетелем своего возвращения в Москву из Аэропорта Шереметьево 2 — терминал F.

Как же хорошо, думал я, разглядывая подмосковные поселки в иллюминатор заходящего на посадку самолета, что президент Медведев накануне одобрил-таки использование какой-то новой помпы для тушения пожаров. Какой же он молодец, наш президент! Сам выступил по телевизору! Сам все разрулил! Судя по тому, как мягко приземлился самолет компании AirBaltic, я сделал вывод, что Дмитрий Анатольевич успел дать распоряжение и на этот счет. Такая скромная забота обо мне, простом налогоплательщике, а как приятно!

Впрочем, Латвия. Сразу хочу сказать, что все мои опасения подтвердились — здесь все так же уютно и красиво. Латышский Язык, если кто-то особенно уж переживал, остался прежним. Кажется, он вобрал в себя все звуки, издаваемые водяной мельницей — мелодичный скрип огромного колеса, плеск воды, и заунывное пение курляндского мельника, тоскующего по рейхскомиссариату Остланд заодно с Ливонским Орденом.

Латвия — прекрасная страна с большими возможностями. Например, здесь у каждого есть прекрасная возможность увидеть, как русский человек совершенно спокойно проходит по улице плечом к плечу с латышом, о чем-то вежливо беседуя, время от времени отмахиваясь от навязчивых искр, неизбежно возникающих в атмосфере в результате подобного общения. Говорят, что именно поэтому, боясь спонтанного возгорания, Россия продает Латвии газ значительно дороже, нежели всем остальным европейским государствам. Риски, мол, велики.

В Риге ориентироваться трудно — все надписи и указатели только на латышском языке. То же самое в аэропорту и на вокзале. Т.е. даже Великий Английский Язык здесь не в моде. Зато постоянно возникает повод пообщаться с аборигенами. Все рады помочь и указать верный путь. Добрая женщина кассир, например, продала мне билет в Юрмалу на одну станцию дальше, чем мне нужно. Цена, говорит, та же, а вдруг вы прогуляться захотите? Ну, и я действительно прогулялся. Неоднократно.

За въезд в Юрмалу на автомобиле нужно заплатить один лат. Это что-то около полутора евро. В жизни бы не догадался, что приветливый текст на Латышском Языке — это всего лишь предложение опустить монетку в автомат. Никаких шлагбаумов при въезде нет. Свобода, одним словом. Правда, при условии, что полиция может проверить наличие въездного талончика.

В Юрмале все спокойно и безмятежно. Есть даже Укупник. Сидит в ресторане с женой. Что-то даже кушает. С питанием там, должен сказать, все налажено должным образом. Давно я так не столовался. Правда, мне так и не удалось отведать тушеного бобра и миног под кисло-сладким соусом, но я не расстроился, даже когда не обнаружил в меню трех ресторанов латышской водки. Очень, кстати, неплохой. Возможно, даже лучшей во всей обозримой Вселенной. Но бармен объяснил мне, что посетители обычно заказывают русскую выпивку, поэтому мы можем пойти, и купить латышскую в магазине. Кругом одни москали, короче.

У местного населения сложилось впечатление, что Россия — богатая страна. Такой вывод они делают, наблюдая за отдыхающими в Юрмале. Я же, как мог, постарался разуверить их в этом. Но у меня ничего не вышло. В отместку за мои старания, местный банкомат сожрал мою пластиковую карточку. Я бы не удивился, если бы он ее брезгливо выплюнул. Но, увы, пришлось снова занимать денег у Пети, с которым тоже все хорошо.

По музеям, фестивалям и выставкам ходить здесь совершенно не хочется. У меня ощущение, что я вернулся домой, а дома, как известно, людей мало интересуют такие вещи как год основания Вентспилса, «Новая Волна» или настоящий средневековый узник, худой как жертва советской оккупации, музей которой тут тоже имеется. На его фоне выделяется розовый памятник латышским стрелкам. Исторический винегрет здесь в чести.

Так или иначе, два дня на самом настоящем латышском хуторе, три дня на море, и вот я уже готов вернуться в Кривию, как называет мою страну таксист Янис, а заодно и все его этнические соратники. Пошло это, видимо, еще с тех времен, когда латгальцы кололи рыбу с кривичами в одном пруду заостренными при помощи острых камней ольховыми палками, решая межнациональные конфликты с их же помощью.

Что я хочу сказать в заключении? Когда бог создавал Латвию, он был на пике формы. Очевидно, что он совершил это деяние сразу после холодного душа и вкусного завтрака, а не в промежутке между двумя стаканами теплой водки, как это вышло с Воронежской областью, ипотечным кредитованием и Олегом Газмановым. Я бы присвоил этой республике статус ландшафтного заповедника или музея занимательной истории, если бы законы Евросоюза это позволяли. В любом случае, большой русский палдиес вам, дорогие жители Латвии, а я все, и до новых встреч.

И не раздеваясь уехал в Баден-Баден

Есть, наверное, у многих такая штука, мечта называется. Термин этот сродни слову «любовь» — все понимают, о чем речь, но затрудняются дать точное определение. Те же из нас, кто все-таки рискуют расшифровать эти понятия, рискуют так же встретить спиной к лицу  толпу оппонентов, несогласных с нашей трактовкой. «Мечта сбывается, и не сбывается» пел Юрий Антонов. В моем же случае, обе этих вероятности реализовались одновременно на зависть Эрвину Шредингеру заодно с Хью Эверетом!

Мечтаю же я, что когда-нибудь воцарится на Земле коммунизм, исчезнут болезни почек, а женщинам разрешат голосовать за Путина. Еще хотелось бы полететь на иные планеты, став, таким образом, инопланетянином, выиграть в лотерею, и увидеть, как мою книгу издадут, а меня позовут на радио, чтобы снять в кино. А начиналось все так.

«Years ago when I was younger» (как пел Саша Рыбак), несколько дней в году (было дело) я просыпался по утрам абсолютно счастливым человеком. Буквально, несколько дней. Почему? Дайте вспомнить.

Значит, как это происходило. Ехать нужно было с пересадкой. Т.е. вечером я гордо под патронажем мамы занимал место в плацкартном вагоне. Глубокой ночью я заместо привычных снов о безответной любви пристально разглядывал черные силуэты елок в мутном окне, а под утро уже жал на кнопки удивительного механического терминала в городе Великие Луки, чтобы узнать о наличии билетов из Мурманска в Сыктывкар, которые были нужны мне как огуречная рассада престарелому еноту. После чего, меня сажали в очередной поезд, и я просыпался уже в городе своей мечты.

Мечта эта вовсе не определялась местом, в котором я оказывался. Мечтой было само перемещение! Весь мой постылый быт, состоящий из школьных уроков, уборки квартиры и лимитированных воспитательными соображениями встреч с псевдодрузьями, рушился как небоскреб из ватных тампонов! Я был в Риге!

Конечно, с тех пор многое переменилось. Во-первых, я обхожусь теперь худо-бедно без мамы. Во-вторых, этого вполне достаточно. В-третьих, сегодня я впервые за двадцать лет снова окажусь в Риге, где обитают несмотря ни на что мои дорогостоящие родственники, с которыми так приятно сберлять устриц под кьянти. В-четвертых (если верить все тому же Ю. Антонову), «все хорошее не забывается, а все хорошее  и есть — мечта», в то время как (если не обходить вниманием и Сашу Рыбака) «But when I do, we'll get a brand new start». Одним словом, всем привет!