Грустный панда.

Мой младший брат, например, утверждает, что работа в офисе -- это максимальная степень несвободы, которой только может добиться человек, не осуждённый за уголовное преступление. Склонен с ним согласиться, хотя, возможно, и не следовало бы, -- в последнее время он мне что-то частенько дерзит.

Последовав совету Пети Налича, который опрометчиво, но настойчиво рекомендовал мне найти работу, я нашёл работу. В офисе. Делов-то! Прелесть, а не работа! Должность архитектора, зарплата выше среднего, мансарда в центре Москвы, весёлые начальники, девушки-коллеги с ярко выраженными вторичными половыми признаками... Словом, “жизнь брала под крыло, берегла и спасала, мне и правда везло, только этого”, как говорится, “мало...”

Вообще-то, я слабак. Об этом знают немногие, но кто раз узнал, -- никогда не забудет. Такого среди ночи разбуди, спроси: “Кто слабак?” -- ответит не задумываясь или попросту покажет на меня пальцем. Так вот, я действительно слабак каких поискать. Поработал, понимаешь, три недели и сдулся. Теперь вот приходится восстанавливать психику и утраченную свободу через увольнение. Ладно. Что было, то прошло; что закончилось, то миновало.

А план у меня такой. Уеду из Москвы, как и полагается, -- вон! Буду чинить хижину, ловить рыбу и промышлять белку. Мой автомобиль вылетит из узкого горлышка Звенигородского шоссе на Новорижское вместе с пробкой, и я оставлю за спиной Голос Большого Города, и его прощальную, произнесённую с эстонским акцентом фразу: “Нэ-при-кодилось!”. Но всё это будет в июне. А сейчас не отвлекайте меня. Мне нужно работать.

Тень победы.

Седьмое мая две тысячи одиннадцатого года. До шестьдесят шестого дня победы оставалось двое суток. На площади перед торговым центром «Семёновский» было непривычно пусто и неприлично шумно. Начинался Концерт. 

В тенёчке вперемежку с господами полицейскими скучали товарищи милиционеры, на лавочках опохмелялись бледные прозрачные мужички, а рядом с огромным холодным ещё мангалом мирно дремал пожилой шашлычник-тамада-баянист. На установленной в сжатые, как водится, сроки сцене стояли двое. Он и, разумеется, – она. Звуковые волны, рождаемые то его, то её гортанью, преобразовывались в электромагнитные колебания, которые, победоносно вырываясь на простор сквозь сетчатые раструбы огромных колонок, снова становились звуком, сотрясавшим окрестность: «Этот день Победы порохом пропах…»

Мы с братом сидели на лавочке и пили пиво, непатриотично закусывая иностранной камбалой. «Это праздник с сединою на висках…» – гремела музыка. «Это радость со слезами на глазах…» – вторило эхо. Светило солнышко, испуганные голуби перебегали дорогу в неположенных местах, пролетел БМВ с георгиевской ленточкой и слоганом «На Берлин!», хорошо просматривалась пустынная площадь. Дул пыльный ветерок, и кустик перекати-поле бесшумно пересёк мощёный плац. «День Победы, День Победы, Де-ень Побе-еды…».

Неожиданно на Госпитальной набережной взорвался салют. Товарищи полицейские стали синхронно воровато оглядываться. Шашлычник протёр глаза. «…Но нам нужна одна победа…» Где-то за моей спиной под торжественный грохот синтезированного оркестра юноша уговаривал девушку: «Слышь, Настя, блядь, пошли отсюда нахуй, а?».

Рядом с нами остановился японский автомобиль Субару Импреза. На его борту красовались пять звёзд и надпись «Ил-2». Я огляделся по сторонам, но никто, кажется, не высказывался против этого паноптикума. Я подождал ещё немного, и моё ожидание было вознаграждено, – из авто вышла дама. Вся в белом. Жаркая штучка. Бог, как творец, мог бы ей гордиться. «Одна на всех, мы за ценой не постоим…» – гремело повсюду. Мы с братом, более не откладывая, заговорили о достоинствах женских ножек. Мнения разошлись. Выяснилось, что я обращаю внимание на то, что расположено ниже колен, а брат – наоборот. Что же, это даже хорошо – между братьями не должно быть конкуренции! 

В общем, был тёплый весенний денёк. Туда-сюда прогуливались симпатичные горожанки; нашей родине толком никто не угрожал; царь, по обыкновению, был велик и светел; революции, как прошлая, так и предстоящая, были далеко; и будущее вынужденно, а стало быть неизбежно, рисовалось радужным и желанным. Постепенно хмель проник даже в наши кости, и мы вдруг почувствовали, что праздник назло обстоятельствам удался!

«Нас ждёт огонь смертельный…» – весело затянул дуэт – «и всё ж бессилен он…» Со сцены было хорошо видно, как мы поднялись и, слегка пошатываясь, побрели в сторону кинотеатра с неброским на первый взгляд именем – Родина. «Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный…» – наши фигуры удалялись и постепенно таяли в мутном весеннем воздухе насыщенном ароматами свежей зелени и хачапури по-аджарски. «Десятый наш, десантный батальон, десятый наш, десантный батальон…». Мы уходили, а романтический дуэт на одинокой сцене, подобно прущему с голыми руками на танк бойцу, уже осознав всю безнадёжность своего положения, продолжал: «All together… Нас ждёт огонь смертельный и всё ж бессилен он…».

Космический мусор.

А вот и ещё один текст из этой серии, теперь про космический мусор.

Многие продолжают думать, что в ледяной и безразличной к людским судьбам космической пустоте нет совершенно ничего толкового, и в чём-то они правы. Там действительно нет воздуха и воды, да и съездить на выходные приличному человеку особенно некуда. Но всё не так плохо. Дело в том, что начиная с середины прошлого века, одноразовые, а стало быть, достаточно безопасные, ракеты-носители то и дело доставляли туда собак, людей, космические станции и разнообразные спутники. Но под луной, как впрочем и в её окрестностях, ничто не вечно. Словом, за эти годы на орбите скопилось столько мусора, что теперь космос напоминает вьетнамский рынок на Дмитровском Шоссе, – там тоже много разного барахла и нечем дышать.

Чтобы попасть в космос, нужны не только огромные средства, но и хороший разгон. Для преодоления силы притяжения Земли и выхода на геостационарную орбиту требуется развить скорость 28440км\ч. Например, перемещаясь с такой скоростью, обычная лошадь смогла бы проскакать от Москвы до Санкт-Петербурга всего за восемьдесят секунд. Но что для лошади несбыточная мечта, то для космонавта – вчерашний день. Так что даже мусор, вращающийся на орбитах вокруг Земли, имеет убийственную, по меркам обычного налогоплательщика, скорость. 

Так в ноябре 2003 года космонавты Майкл Фоул и Александр Калери услышали скрежет, будто в обшивку жилого модуля ударилась жестяная банка, а может, показалось. Серьезных повреждений они не обнаружили и ненадолго успокоились. Но за полвека активной космической деятельности человека, на орбиту было запущено более 20 тысяч объектов. 

Потерянные приборы, разгонные модули ракет, вышедшие из строя спутники и даже мельчайшие частички краски, проносятся теперь по орбитам подобно смертоносным ядрам и пулям. Современному космонавту, астронавту или тайконавту приходится работать в условиях похожих на постоянную перестрелку, с риском быть убитым, забытыми на какой-нибудь квазисинхронной орбите пассатижами или, скажем, томиком Бальзака, несущимся со скоростью 50 тысяч километров в час.

Проведя нехитрые операции в уме или на листе мелованной бумаги «Снегурочка», можно подсчитать, что над нашими головами летают сегодня миллиарды ненужных нам объектов, в числе которых не только тополиный пух и крикливые вороны, но так же и останки космических аппаратов, двигателей ракет и миниатюрных ядерных реакторов.

Может показаться, что космический мусор не страшнее страхового агента, и нужно только вовремя уклониться от встречи с ним. Но в космосе это сделать не так-то просто, особенно, если вспомнить про огромные скорости, которые тем же страховым агентам пока только снятся. Так, например, недавно пострадал французский спутник, столкнувшийся со ступенью французской же ракеты, а МКС приходится регулярно корректировать свою траекторию во избежание повреждений от проносящейся мимо шрапнели. А ещё в космосе бывают взрывы.

Оставшееся в ракетных ступенях неотработанное топливо с лёгкостью превращается в газ и чуть что взрывается без оформления надлежащих документов. Получающиеся в результате взрыва осколки способны уничтожить на своём пути всё живое, но в космосе, слава вакууму, пока отваживаются жить немногие. 

Хорошо. С МКС и спутниками всё понятно. Но насколько опасно засорение околоземных просторов для Амурских тигров и других землян?

Канадский байдарочник, после падения на его голову советского спутника «Космос-594», утверждает, что опасность сложно переоценить. С ними соглашаются и австралийцы, над которыми рассыпалась американская космическая станция «Скайлэб», до смерти напугав четырёх кенгуру и дюжину сумчатых мышей. Известно также, что жители тихоокеанских островов историями про упавшего с неба и притаившегося на дне монстра с жутким именем – «Мир» пугают сегодня своих непослушных детей.

«Что же делать?» – спросите вы, и будете правы. Сделать тут, действительно, что-то нужно и спросить об этом стоило.

Ну, во-первых, неплохо было бы орбиту почистить. И, возможно, когда-нибудь этим и займётся некая «Первая Космическая Клининговая Компания». Но, как известно, таджики не летают, и поэтому мусор в космосе пока только копится. Что же до реальных решений, то их не одно, а два. Во-первых, это создание международной системы слежения за объектами. А во-вторых, это дорогостоящее усложнение конструкции спутников и разгонных модулей, которое позволит отработавшим устройствам самостоятельно добираться до космических кладбищ, ища покой на специальных орбитах в вечной равнодушной пустоте. Или долетать до плотных слоёв атмосферы, чтобы, вспыхнув на мгновение яркой звездой, рассыпаться в вечернем небе грандиозным фейерверком на радость какому-нибудь сопливому пацану, что наперекор уготованной ему судьбе менеджера по продажам мечтает-таки стать космонавтом.