воскресенье, 23 сентября 2012 г.

ДЕКАБРИСТЫ. 10. свобода.



Глава десятая и последняя. Свобода.

Коридор, ведший к желанной свободе, неожиданно оказался значительно длиннее, чем накануне, когда я утилизировал одиозные макароны, – не «Зелёная миля», но всё-таки. Мне как-то не верилось, что через десять минут я выйду из ворот Спецприёмника и смогу сделать что-то, на что не требуется ничьё разрешение. Например, пройтись по улице, зайти в магазин, съездить наконец-то в Париж… Я как-то очень быстро от всего этого отвык. То есть привык подчиняться, испрашивать позволения и ожидать участи. Тем самым я подтвердил утверждение Доктора Будаха, что «нет в природе ничего такого, к чему бы человек не притерпелся. Ни лошадь, ни собака, ни мышь не обладают таким свойством». Вот, думал я, если теперь кто вздумает обозвать меня собакой, мышью или, не дай бог, лошадью, у меня будет, что возразить и какие аргументы в свою пользу привести.


Да и что меня ждало там, за воротами этой юдоли скорби? Ворох несделанной работы? Неразделённая любовь? Долги? За спиной же оставались интеллигентные эрудированные люди, с которыми так приятно коротать долгие зимние вечера, ругая власть, бездельничая и валяясь на койке вплоть до образования пролежней. Никогда раньше я не был столь сильно оторван от мира. Я, конечно, попадал время от времени в некоторую изоляцию: в отпуске или, скажем, в больнице. Но со мной всегда был телефон, были деньги и ответственность за свои поступки. В Спецприёмнике же я был счастливо всего этого лишён. Всю ответственность за мою судьбу взяла на себя «закрывшая» меня власть. Всё моё будущее было жёстко регламентировано. Всё моё прошлое вообще не имело значения. Похоже, именно такое состояние гражданина, Путин и называет скрипучим словом «стабильность». И ведь, правда, стабильнее этого, пожалуй, может быть только смерть.

В общем, я шёл по коридору и вспоминал всё, что со мной приключилось. И этот странный непредвиденный арест, и какое-то клоунское следствие, и, похожий на бездарную театральную постановку, суд. Я старался запомнить лица и имена моих новых друзей, их слова и поступки. Я вспомнил разрозненные тезисы Яшина, который скреплял их на подобии сургуча вязкой фразой: «Необходимо создание в России политической конкуренции». Я вспомнил Радиста, который говорил мне:
– Я электрик. Я работаю на совесть. Заказчики часто требуют халтуры. Я отказываюсь от таких заказов.
– Слушай, – говорю, – я разделяю твою позицию. Мне иногда остро не хватает квалифицированного электрика. Могу подкинуть тебе пару заказов.
– Ты во сколько «откидываешься»?
– В двадцать три пятнадцать. А ты?
– В двадцать три ровно. Вот и поговорим. Только учти, я электрик. Я работаю на совесть. Заказчики часто требуют халтуры. Я отказываюсь от таких заказов…

Я вспомнил своего дядю из Латвии, который давно уже утверждал, что если я продолжу говорить, что думаю, то буду сидеть. Он прислал мне sms: «Ну вот, а говорил, что у вас не содют».

Я вспомнил деловой звонок по телефону в тот момент, когда суд вынес решение:
– Артём Витальевич?
– Да. Здравствуйте.
– Добрый день. Вторые сутки не можем до вас дозвониться. Мы подготовили договор. Ждём вас, чтобы подписать.
– Дело в том, что меня арестовали после митинга на «Чистых». Дали трое суток.
– Ну, то есть, как я понимаю, всё в порядке? В пятницу сможете подъехать?

Я вспомнил приспособленца Котова, которого, очевидно, ожидает большое будущее. Я вспомнил Бушму, блог которого неожиданно оказался столь полезен. Я вспомнил Федин коньяк. Я вспомнил, как нервно подпрыгивал Верзилов в столовой, когда менты вошли на кухню, чтобы выпить чаю. Тогда заряжающийся телефон я успел накрыть алюминиевой миской. И, наконец, я вспомнил увлечённого изготовлением чернильницы брата, который по-деловому кивнул мне на прощание, разминая в руках хлебный мякиш.

Я шел к выходу, заставляя себя запомнить всё это. Ведь всё это было нереально. Так бывает в момент пробуждения. Любое, даже самое яркое сновидение стремится как можно быстрее покинуть память, оставив после себя только смутное, далёкое ощущение сильных, насыщенных эмоциями событий.

Мне вернули личные вещи: телефон, сумку, ремень, шнурки и деньги. Я открыл бумажник. В нём было полторы тысячи рублей и сто пятьдесят норвежских крон. Помню, как проходила их опись:
– А это что? – Спросила сотрудница Спецприёмника.
– Это – отвечаю – норвежские кроны. Сто пятьдесят единиц.
– И как это описывать? – Повернулась она к начальнику.
– Так и описывай. Пиши: норвежские кроны. Сто пятьдесят.
Ответил рассудительный начальник, и произнёс, обращаясь ко мне:
– Часто путешествуете?
– Нет, – говорю, – к сожалению нечасто. Даже в Париже не был.
– Откуда же кроны?
– Был с моим другом Петей Наличем в Осло на Евровидении. Вот завалялись.
Начальник сделал шаг назад и изобразил стойку «смирно». Собака Маруся насторожилась. Я посмотрел на него, и мне показалось, что если он сейчас заговорит, то только для того, чтобы попросить у меня автограф. Но он, конечно, сдержался.

Передо мной распахнулась стальная дверь. Я оглянулся на провожавших меня ментов.
– Удачи. – Сказал гражданин начальник, после чего уточнил: – Ну что, будете ещё на митинги ходить?
– Придётся, – говорю, – видимо, мы с вами ещё увидимся.
– Правильно. – Произнёс он довольно громко. – Боритесь до конца. Пора что-то менять. Всем это уже надоело.
Я почему-то глубоко вздохнул и шагнул за порог в тёмное, и оттого казавшееся совершенно безвоздушным, пространство.

За воротами меня встретил Герман и остальные друзья. С цветами. Я огляделся в поисках Радиста, но его видно не было. Вот, подумал я, ещё один хороший электрик ушёл сквозь расставленные мною сети.
– Ну, как ты? – Спросил Иванов.
– Нормально. Поехали в какой-нибудь бар. Нам с Германом срочно нужно выпить. Кстати, – говорю, – вы Радиста тут не видели?
– Если это тот чокнутый парень с двумя саквояжами и пачкой электродов, то он нырнул вон в те кусты и ползком добрался до автобусной остановки.
– Д-да, – подтвердил Герман, – это точно был Радист.

В тот же вечер я стоял в супермаркете перед стеллажом, заставленным бутылками с пивом, и думал, что послезавтра, наконец-то, «откинется» мой брат. Я стоял и представлял себе, как в темноте мы подъедем к воротам Спецприёмника на арендованном Ивановым и Стасиком сверкающем лимузине, и как Илья вручит Диме подарок – ленинскую хлебную чернильницу, ведь у Иванова будет день рождения. Я стоял, не очень-то понимая, что делать дальше. Занятый своими мыслями, я оглянулся в поисках сопровождающего, но рядом никого не оказалось. Тогда я снова посмотрел на стойку с пивом и с лёгким ужасом понял, что не могу сделать выбор. Ведь совершенно некому было приказать мне: «Артём Витальевич, возьмите две бутылки «Козела» и двигайтесь к кассе». Я был свободен, и это парализовало меня. Что же, подумал я, испытывают люди, просидевшие в тюрьме несколько лет? Сколько времени нужно им, чтобы привыкнуть к обычной жизни, если я даже после бара, виски и рисотто из белых грибов, не могу купить себе пива. И это при том, что меня не было всего трое суток! Удивительно, как быстро и прочно нормой становится то, что ещё три дня назад представлялось невозможным и диким.

Моя квартира встретила меня полным равнодушием. Я не увидел никаких признаков своего отсутствия: ни плесени в макаронах, ни пыли на книжных полках, ни увядших цветов. И только тогда я с полной ясностью осознал, что те полжизни, что я провёл в заключении, были всего лишь жалкими семьюдесятью двумя часами.

Я подошёл к воротам в тот момент, когда Илья переступал порог Спецприёмника. Наш лимузин задерживался минуты на три. У ворот стояли двое караульных. Один из них подозвал меня жестом.
– Слышь, – крикнул он, – чё там в городе-то делается?
– Нормально всё, – говорю, – в Москву ввели войска, аресты продолжаются.
– Блин, – сплюнул он, – когда же всё это кончится…
Вдруг караульный неожиданно напрягся и резко произнёс:
– Машину от ворот убрали! Здесь нельзя парковаться!

Я оглянулся и увидел длинный чёрный Хаммер. Синий неоновый свет, лившийся из-под днища, освещал грязный покрытый трещинами тротуар. Из задней двери вывалился Иванов, за ним Герман, Стасик и  Налич с гитарой. Им навстречу, шёл улыбающийся Иванкин.
– К нам приехал, к нам приехал – затянул Петя – Илья Иванкин да-а-а-рагой!
– Слушайте, – сказал Илья, – мне срочно нужно выпить.

8 комментариев:

  1. Н-дэ. Читать интересно, от начала и до лимузина)))
    И еще - это был полезный эксперимент с точки зрения испытания себя на возможность оставаться Человеком в насильно предлагаемых обстоятельствах?

    ОтветитьУдалить
  2. "Наша" свобода лучше "нашей " несвободы...Остается только выпить

    ОтветитьУдалить
  3. Ну что, отличное повествование, читать интересно, атмосфера есть. Мне понравилось.

    ОтветитьУдалить
  4. А Радиста совсем потеряли?

    ОтветитьУдалить
  5. прямо как в "над пропастью во ржи" - так и тянет после прочтения позвонить автору!

    ОтветитьУдалить