понедельник, 17 сентября 2012 г.

ДЕКАБРИСТЫ. 3. лубянка.

Глава третья. Лубянка.

Омоновцы выглядели, как пришельцы. Они медленно, и как-то не по-человечески нелепо двигались к нам мимо театра Калягина. Их тяжелые ботинки скользили по вечно зелёному газону как будто не оставляя на нем ни следа. Черные стекла шлемов отражали ночные огни, и казалось, что под опущенными забралами скрыты странные искаженные чуждой генетикой лица. Сходство с инопланетными захватчиками усиливалось еще и тем, что их расчет появился совершенно внезапно, из ниоткуда. Они спустились со своего космического корабля при помощи системы телепортации и теперь надвигались на нас в полном молчании широким мрачным фронтом.

– Что-то, – говорю, – стало холодать, не пора ли нам поддать?

– Да уж, – Илья тоже посмотрел на «инопланетян», – пожалуй, действительно пора.

– К-куда идем? – Оживился Герман.

– На Никольской есть один неплохой бар, если помнишь…

Какое-то время нам пришлось двигаться вместе с толпой. Люди вокруг улыбались и весело переговаривались, время от времени что-то кричали. Не знаю, следовала ли толпа призыву Яшина или просто подчинялась сформулированным когда-то Конрадом Лоренцем принципам движения особи в стае: «не отдаляться от своего соседа, слишком к нему не приближаться и двигаться, куда хочешь». В общем, мы двигались куда хотели, и оказались-таки на Лубянской площади.

Нам, благодаря моим настойчивым уверениям в том, что нужно держаться как можно дальше от скоплений граждан, удалось значительно опередить «веселую» толпу и прибыть на площадь Дзержинского так, как это ежедневно делают миллионы москвичей и гостей столицы. То есть совершенно беспрепятственно. В подземном переходе на улицу Никольская нас остановил патруль.

– Закрыт проход. – Сказал строгий полицейский в очках.

– Так как же, – говорю, – нам на Никольскую попасть?

– Не мои проблемы. – Вежливо ответил он и отвернулся, как бы намекая, что у него есть более важные дела.

Мы поднялись наверх, и тут Костя просто так без всяких предупреждений захотел в туалет.

– Далеко этот ваш бар? – спросил он, нервно оглядываясь по сторонам.

– Бар-то недалеко, да обходить придется чуть ли не через Рождественку. А чего ты?

– Ссать. – Коротко ответил Костя, не переставая вертеть головой.

– Да ты что, – говорю, – удумал? Одни же менты кругом.

– Ладно, – Костя шагнул на проезжую часть, – подождите меня здесь, пожалуйста, я быстро.

Костя мгновенно, как он это умеет, исчез, а мы остались стоять на тротуаре. После этого мы не видели его пять дней.

Через десять минут после исчезновения Кости, нас попросили куда-то пройти. Мы стояли на тротуаре и беседовали с каким-то алкашом, преподавателем филологии. Спокойные и уверенные полицейские подхватили нас под локти и затолкали в серый КАМАЗ.

В автозаке оказалось темно и людно. Ощущение было странное – никогда еще я не находился в одном помещении с людьми, лиц которых невозможно разглядеть. Про собравшихся я знал лишь одно: где-то среди них находятся Илья и Герман. Через пару минут мы нашли друг друга по голосам и придвинулись поближе – у Ильи еще оставался коньяк.

Сколько человек набилось в наш отсек, определить не удавалось. Я слышал лишь голоса, почти сливавшиеся в гул, как в зале перед театральным представлением. Я знал, что рядом со мной живые люди, но, не имея возможности их увидеть, ощущал себя случайно забредшим в потусторонний мир. Правда, я сидел у входной решетчатой двери, так что омоновцы по другую от нее сторону немного смазывали это ощущение. Автозак был набит битком, и теперь они явно скучали без работы, как усердные лесорубы, неожиданно для самих себя спилившие последнее в мире дерево.

В общем, менты молчали, а арестованные, напротив, вовсю трепались. Кто-то жаловался, кто-то требовал, кто-то острил:

– Я не могу! Мне надо на учёбу! Сколько они нас продержат, а?

– Девушка, это снова я! Срочно соедините меня с дежурным по городу! Меня арестовали, а ведь я предупреждал! Алё…

– Будет п-прикольно, если они нас сразу в Сибирь у-увезут. Говорят, там по-прежнему нужны о-образованные люди…

– Да нет, увезут куда-нибудь за МКАД и выбросят.

– С моста.

– Девушка, это снова я! Я требую, чтобы вы меня соединили с дежурным по городу! Не вешайте трубку, я не собираюсь объяснять все снова новой девушке! Алё…

– Блин, вырубите там кто-нибудь этого радиста. Достал уже.

Кто-то, будучи изрядно навеселе, говорил оживленно, как бы пытаясь в чём-то переубедить всех собравшихся:

– Да я вообще шел с презентации, т.е. с конференции! Набухался там в жопу! Шампанское с собой нес.

– Милостивый государь, – говорю в темноту, – а шампанское еще при Вас?

– Не, бля, уже выкушали-с.

Через пару месяцев Юля Варенцова снимет про нас фильм, который будет называться «Белая Гвардия» и который так и не попадет в телеэфир. В этом фильме будут такие слова: «Директор по развитию творческого центра Фёдор Николаев и представить не мог, что в тот день, пятого декабря, не вернется домой. Он шел с бизнес-конференции и увидел какое-то скопление людей…»

К слову сказать, я редко бываю самим собой. Всю жизнь я притворяюсь кем-то другим. Не кем-то конкретно, типа Брюса Уиллиса или, скажем, Майка Майерса. Нельзя сказать, что я играю какие-то конкретные роли, хотя и это бывает. Здесь дело в другом. Я как бы пытаюсь соответствовать некоему образу, возникновение которого в сознании окружающих для меня наиболее желательно. При этом на их мнение мне в известной степени плевать. Главное, чтобы оформился образ, и последовала соответствующая реакция. Так к тридцати годам я прослыл хамом, романтиком, свиньей, честным парнем, треплом, циником, рассказчиком, ловеласом и, наконец, мудаком. Герман как-то пошутил, что у Тёмы, мол, нет собственной личности, а все, что мы таковой считаем, выдумано им самим. Герман-то думал, что это шутка…

Короче, образ политзаключенного мне понравился. Видимо, во мне очнулся романтик – диссидентство, Бродский там, Солженицын, Довлатов, все дела… Ментам их роль тоже пришлась по вкусу. Они, как и мы, были слегка возбуждены и время от времени даже перешучивались. Всё правильно, думал я, одно ведь дело делаем: вы сажаете, мы сидим…

Упитанный омоновец поинтересовался у меня:

– И сколько те заплатили за участие в митинге?

– А сколько, – говорю, – обычно платят?

– А чё думаешь продешевил?

Омоновцы дружно заржали, а я почему-то подумал, что животный мир хоть и жесток, но прекрасен, ибо в нем нет места ненависти. Ведь нельзя же испытывать ненависть к горилле или таракану. Их можно бояться, но ненавидеть нельзя. Впрочем, по странному совпадению, ненависть оказалось совершенно невозможно испытать и к омоновцу.

Ехали мы долго. Коньяк успел кончиться дважды – сначала у нас, а потом и еще у кого-то там, во тьме. Минут на двадцать мы встали в пробку. Во мраке засветились экраны оснащенных GPS-антеннами коммуникаторов. Все наперебой стали подсказывать ментам пути объезда. Буквально:

– На следующем перекрестке лучше повернуть направо! Впереди ДТП.

– А там куда? – Реагировал водитель.

– Знаете, – откликнулся неведомый голос из темноты, – было бы проще и быстрее, если бы вы сказали, куда мы все едем…

Но нам ничего не сказали. Просто через сорок минут наше путешествие закончилось также внезапно, как началось. Точнее, закончилась его первая и самая романтическая часть. Нас перегрузили из КАМАЗа в ОВД «Алексеевское» и отвели в какую-то аудиторию на втором этаже. Я запомнил загадочную табличку на двери, там было написано: «Класс-Группа». Загадки в темноте, как говаривал Гендальф.

1 комментарий:

  1. "Просто так без всяких предупреждений захотел в туалет" - это почти зощенковское "не раздеваясь, уехал в Ригу".

    ОтветитьУдалить