понедельник, 12 марта 2012 г.

ПРО СВОБОДУ, ВОСПИТАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ И МОЗГОВУЮ АКТИВНОСТЬ.

Большинство людей ничуть не умнее шерстяных рейтуз. Причем с их головным мозгом, в принципе, все в порядке – он у них есть. Проблемы начинаются дальше. Дело в том, что неизбежно возникающие нейронные связи формируются в их головах совершенно случайным образом. В итоге, эти граждане воспринимают мир, как совокупность ничем не связанных странных и необъяснимых явлений. Одно явление сменяется другим, потом третьим и черт его знает, каким будет следующее. Такой подход из вежливости принято считать мистическим, но я по привычке называю его идиотским. Думаю, примерно также видит Мир мой пес. Он, конечно, далеко не глуп, но ему все же запрещено получать паспорт и голосовать за Президента. Но что нельзя собаке, то можно человеку и наоборот. В итоге, четвертого марта т.н. мистики снова решили, что страной должен править Путин Вор Владимирович, а собаки безнаказанно продолжают метить улицы нашей многострадальной Родины. Впрочем, я не об этом.

Сейчас мне ненадолго придется углубиться в то, что называют Историей, но вы не пугайтесь. Далеко я не пролезу. Дело в том, что когда я был чуть моложе, и у меня еще не было живота и этих прекрасных мешков, которые ныне заменяют мне нижние веки, я преспокойно жил в СССР. Со мной по соседству там проживали совершенно разные люди, об одном из которых, в общем-то, я и хочу рассказать.

Этого человека зовут Тамарой Михайловной, и неспроста. Все дело в том, что имя Тамара она получила при рождении, а отец ее был Михаилом. По крайней мере, напрашивается именно такой вывод. Короче, она была и осталась бабушкой небезызвестного Антона – друга моего затянувшегося детства. Каждое лето Антон приезжал к ней на каникулы, и я не оставался в стороне. Так сложилось, что приезда Антона с нетерпением ждал весь двор. И как только с северной стороны нашего дома исчезал последний сугроб, а деревья вместо характерного стука начинали производить тихий шелест, прохладный весенний воздух наполнялся Предвкушением!

Предвкушали мы, разумеется, не столько приезд самого Антона, хотя и его тоже, сколько момент, когда распахнется филенчатая дверь квартиры двадцать четыре дома номер три по улице Микрорайон, и Тамара Михайловна впервые после долгой зимы пригласит нас поиграть в саранчу, то есть выпить весь ее чай и съесть все дрожжевые лепешки. Но этим, конечно, удовольствие не исчерпывалось. Штука в том, что Тамара Михайловна всегда казалась мне не совсем обычной бабушкой.

Обычные бабушки заботятся о своих внуках, оберегают их от всевозможных опасностей и ради этого постоянно врут им же во благо. Они знают, что Мир жесток и несправедлив, но почему-то считают, что это знание станет для ребенка тем приятнее, чем старше он будет на момент его приобретения. Они стараются по возможности максимально продлить период нашего трогательного беспомощного щенячества, отказывая нам в праве принимать ответственные решения. На их фоне дедушки, конечно, сильно выигрывают, но о дедушках будет отдельный рассказ.

Давно известно, что мотивированные безграничной любовью бабушки запрещают внукам шляться по заброшенным стройкам, ползать по сырым подвалам, блуждать по топким болотам и подниматься на высокие плоские крыши. В своей искренней заботе они не знают пощады и не скупятся на пряники и кнуты. На прямой вопрос относительно устройства радиоприемника или женской мочеполовой системы у них всегда находится мудрый, уклончивый и ничего толком не объясняющий ответ. Они безумно любят своих внуков и считают это лучшим оправданием принимаемых ими воспитательных мер. Они далеко не всегда понимают, что происходит, но всегда знают, как надо поступить. Но Тамара Михайловна действовала по-другому.

Она, напротив, всегда знала, что происходит в умах пришедших к ней подростков, и этим по возможности старалась ограничиваться, предоставляя нам полную свободу в практическом применении ее знаний. К примеру, услышав, что мы собираемся играть в прятки в подвале ее дома, она напутствовала нас фразой: «Антоша, помни, что я тебе рассказывала про электрические кабели и расскажи остальным». А когда у нас завязался бессмысленный спор о том, что такое девственность и каким образом девочки ее лишаются, она снисходительно улыбнулась и в течение десяти минут подробно рассказала нам что и к чему. Короче, мы ей верили.

Ее квартира была для нас той частью Мира, в которой царили Свобода и Знание. Она никогда не наказывала Антона и нас, его друзей, за очевидные проступки и жестокие поступки. Она никогда не ругалась и не навязывала свою волю. Она просто рассказывала, как устроен Мир, и что нужно делать в зависимости от того, чего мы хотим от него получить. Саша, говорила она, ты дурак и дураком останешься, поэтому найди себе умную жену и слушайся ее во всем. Артем, ты наглый и самоуверенный. Из-за этого у тебя будут проблемы. Тебе придется нести ответственность за свои слова и поступки. Привыкай. Антон, ты ленивый и криворукий, так что тебе нужно получить хорошее образование и работать головой. Мальчики, я говорю вам, как будет, а вы думайте, что делать.

В итоге детство прошло. И хотя купленный мною на прошлой неделе игрушечный автомат заставляет в этом усомниться, календарь легко докажет справедливость первого утверждения. В общем, детство действительно прошло, а потом прошло еще пятнадцать лет прежде, чем я снова встретился с Тамарой Михайловной. А случилось это так.

Иванов сказал, что продолжит сдавать мне свою московскую квартиру пока не будет выбран новый Президент РФ. Сами понимаете, что в такой ситуации я как никто был заинтересован во втором туре. Зная на что способен Вор, чтобы подтвердить свой статус альфа-самца, я решил зарегистрироваться наблюдателем от Михаила Прохорова и прийти на свой избирательный участок с красивым бейджиком на груди. Все это я выполнил со свойственными мне наглостью и самоуверенностью, что было сразу отмечено членами комиссии. Они так и сказали, мол, этот точно не наш. Я возразил, что родился и вырос вон в том доме, и для убедительности ткнул пальцем в первое попавшееся окно. Меня молча зарегистрировали, но, кажется, не очень-то поверили в мою «генетическую» связь с родным городом. Но, как говорят в Осташкове, не суть.

В общем, участок открылся в восемь, как и было предначертано. Я занял свое кресло и стал наблюдать. И вот проходит несколько часов, и я с ужасом понимаю, что практически во всех бюллетенях, которые мне удается увидеть, птичкой отмечена пятая графа. Сухая прозрачная старушка опускает в урну листок за Путина, мрачный рабочий со станции – за Путина, нагловатый охранник из бара – за Путина, школьная уборщица – за Путина и даже какой-то малолетний щеголь тоже опускает за Путина! Мое настроение становится в обратную зависимость от количества увиденных бюллетеней. Я чувствую, как Любовь и Разум покидают этот Мир, и остается лишь тоскливая бессмысленная пустота. И вот когда я уже начинаю искать в карманах плаща свою одиннадцатидюймовую палочку из остролиста, собираясь произнести заклинание Патронуса, председатель комиссии нарушает траурную тишину участка:

– Оль, в списках для голосования на дому здесь Коломиец Т.М., третий дом, двадцать четвертая, Микрорайон. Расшифруй инициалы, пожалуйста.

– Тамара Михайловна – отвечаю я механически, неожиданно ощущая вкус дрожжевых лепешек.

– Спасибо – говорит в мою сторону председатель – Оль, гляди ка и правда наш.

Короче, когда три симпатичные девушки отправились с переносными урнами по квартирам, я, пользуясь своими официальными полномочиями, увязался следом. Точнее, я погрузил их в свою машину и сел за руль. Так по моим расчетам было быстрее. Передвигаясь по обледеневшим колдобинам округа, мы посетили одиннадцать квартир. Перешагивая через чужие пороги, я жалел лишь о том, что наблюдателю не полагается иметь противогаз, кислородный баллон и химзащиту. Понятно, что раз человек голосует на дому, то он по каким-то причинам неспособен добраться до избирательного участка. Но у меня благодаря обонянию сложилось впечатление, что некоторые избиратели не в состоянии дойти даже до собственной уборной.

Большая часть из этих граждан вообще плохо понимала, что происходит. «Что это?» – Вопрошала слепая старушка, глядя мимо бюллетеня в стол. – «Где здесь за Путина?». «Простите девочки.» – Говорила другая – «У меня руки не двигаются, поставьте галочку за Путина». «Посмотрите, что делается!» – сетовала третья – «Всю страну разворовали! Раньше хоть что-то было, а теперь! Сплошное ворье кругом! Где поставить, чтобы за Путина? Ему я верю! Он нас понимает!»

Дебил Леша, которого я знаю с детства, не может самостоятельно решить, сесть ему сейчас или лечь. Лобные доли его мозга не пожелали родиться на свет вместе с ним. Добрые люди выдали ему паспорт. Ответственные девушки положили перед ним бюллетень и обвили его пальцы вокруг шариковой ручки. Все. Еще одна пятая графа отмечена галочкой. Нестарая еще женщина после двух инсультов может только тихо мычать и с надеждой смотреть на старика-мужа. И вот слезы глухого отчаянья стекают по ее щекам на стол туда, где лежит бюллетень с закорючкой напротив фамилии «Путин». «Глупая она у меня» – извиняется муж и решительно голосует за Зюганова. Я испытываю одновременно радость скромной победы и сильнейшее отвращение к происходящему.

Словом, два часа прошли, как один. Мы обошли десять квартир, и нам оставалось именем закона открыть последнюю, одиннадцатую дверь. Я стоял напротив этой двери, с трудом припоминая, что еще минуту назад умел дышать. Старая филенчатая дверь, заботливо обожженная паяльной лампой, дверная ручка в виде головы льва, знакомые металлические цифры «два» и «четыре» неожиданно сделали меня легче на пятьдесят килограммов и младше на пятнадцать лет. Я мгновенно перестал быть наглым и самоуверенным Наблюдателем с бейджиком и обратился восторженным подростком, явившимся за своей привычной порцией Свободы и Знания. «Здравствуй, Артем» – сказала мне Тамара Михайловна, когда я переступил порог. – «Кушать будешь?».

Она голосовала на кухне, куда и пригласила девочек с урной, предложив им печенье. Я, сославшись на сытость, остался в маленькой прихожей оглядываться по сторонам и предаваться неожиданно болезненным воспоминаниям. Это музей, думал я. Музей моего детства. Старый телефонный аппарат, деревянная вешалка, портрет домового над входом, свет из окна и даже запах – все это драгоценные экспонаты, за которыми добросовестно ухаживали, ожидая нечастых, но желанных посетителей. Пока происходил процесс голосования, я стоял почти не шевелясь, боясь притронуться к чему бы то ни было. Мне казалось, что где-то там обязательно должна быть табличка с надписью: «Детство Артема. Руками не трогать». Но еще больше я боялся другого.

Я боялся, что те Разум и Свобода, о которых я упоминаю здесь в третий раз, покинули этот дом вместе с моим безвременно ушедшим детством и со способностью Тамары Михайловны самостоятельно ходить в магазин. Если бы я считал, что молитва может что-то изменить, в тот момент я бы молился, чтобы Тамара Михайловна сделала выбор так, как учила меня: осознанно и свободно. Я бы не стал просить у Всевышнего многого – пустой пятой графы было бы более чем достаточно. Но на этот раз, как, впрочем, и всегда до этого, Тамаре Михайловне было угодно развеять мои глупые мальчишеские опасения.

– Поздравляем! – Сказали мне девочки, когда я, пообещав хозяйке вернуться на следующее утро, вышел на лестничную площадку. – За «твоего» проголосовала.

– Это хорошо. – Скромно ответил я, чувствуя, как в Мир неотвратимо возвращаются Разум, Любовь и Гордость.

Утром я вновь постучался в ее дверь. «Что-то ты ко мне зачастил» – Сказала она, после чего снова попыталась меня накормить. Я ограничился двумя чашками «музейного» кофе и долгим разговором. Узнав, что я был Наблюдателем от Прохорова, она сочувственно произнесла: «Эх, хоть бы он выпустил Ходорковского». Тогда я рассказал, что на нашем с ней участке совершенно законно победил Путин. На это она, помолчав, возразила, что мне обязательно нужно бросить всю ту ерунду, которой я занимаюсь (имея в виду архитектуру), и выучиться на повара. Также мне было сказано, что я уже старый и через два года буду неспособен удовлетворять женщин, поэтому мне нужно срочно жениться и нарожать кучу детей.

Догадавшись о том, что я не люблю разглядывать чужие семейные альбомы, Тамара Михайловна показала мне лишь одну фотографию Антона с новорожденной дочерью. Узнав же, что я пишу стихи,  прочитала наизусть несколько замечательных стихотворений, написанных когда-то ее ухажером и посвященных, разумеется, ей. «Ты всегда был наглым и самоуверенным, а мог бы стать поваром» – сказала она мне на прощанье. Когда же я попытался возразить, добавила – «Артем, я говорю тебе, как есть, а ты думай, что делать».

И вот теперь, когда мистически настроенная часть Русского Народа (она же серая и невежественная) утвердила на престоле слезливого царя, мне действительно приходится серьезно думать, как быть дальше. Вступить ли в безымянную партию Прохорова? Заняться ли бессмысленной агитацией? Уехать ли из страны? А, возможно, мне действительно пора стать поваром, жениться на какой-нибудь милой брюнетке и  “настрогать” несколько Артемовичей и Артемовн?  В общем, жду предложений. Я все.

четверг, 8 марта 2012 г.

День взятия Сычевки эгейн.



Вот, как говорится, и наступило восьмое марта. Снова. Я сижу на даче в упоительном одиночестве и пишу этот текст. Чтобы мне было веселее, хмурые усатые мужики в синих ватниках отключили в деревне весь электрический свет. Теперь лишь острая потребность в солнечной радиации заставляет меня надеяться на безоблачное будущее. Компьютер работает от генератора, который неведомым мне образом превращает обычный высокооктановый бензин в фейсбук и твиттер.

Полчаса назад дом окружили соседские собаки, похоже скоро будут “брать”. Я пытался их сосчитать, но они все время передислоцируются. Хитрая тактика. Рыжий кобель начал внаглую рыть снег на куче песка. Думаю, он нашел идеальное место для ДЗОТа! Я бы ему показал, где зимуют хилые селигерские раки, да жаль, что из оружия у меня только батон вареной колбасы.

На улице минус семь, в доме - те же семь, но с обратным знаком. Холодная у меня дача. Впрочем, если разобраться, то никакая это и не дача вовсе. Ведь слово “дача” подразумевает, что ее кто-то кому-то дал, то есть подарил. Следуя этой логике, место, где я нахожусь, стоит называть взячей. В общем, холодная у меня взяча.

Когда я встал, чтобы подбросить дров в печку, рыжий кобель завыл песню Цоя “Дальше действовать будем мы” и поднял заднюю лапу. Похоже, мне-таки придется нанести упреждающий удар колбасой, иначе “Сычевка” будет взята ценой потери не только этой колбасы, но и девственной белизны окружающего меня Мира.

А Мир действительно ничего себе. Покой и Воля. За окном много воды в твердом и порошковом состоянии. Рыбаков на льду не видно - видимо, уехали за подарками, ведь в этом месяце обычный женский день считается международным!

Между тем, собаки окопались по-настоящему. Из окопов торчат только уши. Слышны отрывистые команды, струится то ли дымок из цигарок, то ли пар из пастей. Две пегие сучки, кажется, начали визгливо скандировать: “не забудем, не простим!”, но их никто толком не поддержал. Вот, думаю, люди уже, поди, забыли, какой ценой восьмого марта 1942 года была взята Сычевка, а собаки помнят.

Говорят, что одиозные Клара Цеткин и Роза Люксембург ничего о Сычевке не знали, и назначили свой праздник именно на восьмое ноль третьего просто так, без особой злобы, исходя из своих чисто суфражистских представлений о справедливости. И теперь мне на ум приходят замечательные строки Александра Сергеевича Поэта: “ах, обмануть меня не трудно, я сам...” И действительно сейчас, когда все деревенские мужики уехали в райцентр за праздничными безделушками, я, находясь в окружении, вынужден сам расхлебывать заваренную этими бабами кашу, ибо помочь мне некому.

Между тем, собак становится все больше. Подтянулись еще два звена. Пора, видимо, реализовывать мой Колбасный Блицкриг, прыгать в тачку и гнать до райцентра - там сегодня дискотека. В общем, пока я еще жив, спешу поздравить всех биологических женщин с праздником “восьмое марта”, то есть с международным женским днем взятия Сычевки! По традиции желаю всем любви и множественных оргазмов. Я настаиваю. Ура!